Русский язык - Виноградов В.В.
ISBN 5-200-03017-Х
Скачать (прямая ссылка):
(дворянский, крестьянский и т. п.), принадлежность, отношение
1 При таком отношении к грамматическому строю современного русского языка, как строю «смешанному», аналитико-синтетическому, резко изменяются объём и содержание грамматических категорий. Например, категория лица «оформляется» не только синтетическими приёмами (вижу, видишь, видит, видим и т. п.), но и аналитическими грамматическими средствами (я видел, ты видел и т. п.). Однако эта смешанная структура категории вовсе не требует распыления «личных» слов по разным классам; напротив, решительно противодействует такой внеисторической сортировке слов.
2 «Современный русский язык», стр. 34; «Русский язык», стр. 30—31.
678
к какому-нибудь материалу (кирпичный, медный, чугунный и т. п.), свойственность кому-нибудь (оптимический, ригористский и т. п.), цвет (белый, чёрный и т. п.) и мн. др. Так образуется у Петерсона ничем не заполненная пропасть между бессодержательностью грамматической категории в целом и узким предметно-логическим значением маленьких групп слов, бессистемно и случайно подобранных и оторванных от этой категории1.
13. Попытки синтеза фортунатовской теории с её противоложностями
Таким образом, в фортунатовской школе формально-классификационный принцип деления слов по флексиям, по звукоизменениям окончания, восторжествовал над изучением грамматической структуры слова во всей сложности её компонентов. Фортунатовская школа развивалась как антитезис потебнианства. К сожалению, в области морфологии русского литературного языка, в области учения о слове наиболее последовательные «фортунатовцы» самостоятельных, углублённых разысканий не производили. Поэтому фортунатовская школа здесь не могла противопоставить системе Потебни ничего, кроме общей классификационной схемы и её абстрактноморфологического обоснования. Отношение фортунатовской школы к современному русскому языку походило на отношение младограмматиков к индоевропейскому, или славянскому, или русскому «праязыку». Ничто не напоминало о том, что исследователю открыта и доступна структура русского литературного языка во всем многообразии её современных грамматических, лексических, семантических и стилистических оболочек. Вполне естественно, что при более глубоком грамматическом и семантическом проникновении в систему современного русского языка сразу же обнаруживалась недостаточность, схематическая однобокость фортунатовской концепции. Являлась потребность синтеза фортунатовской теории с её противоположностями, в первую очередь с учением Потебни или его учеников (прежде всего Овсянико-Куликовского). Искание синтеза превратилось в борьбу против фортунатовской школы. На помощь приходили и разнородные западноевропейские влияния. В результате получились или такие эклектические учения о слове, форме слова и о частях речи, как у проф. А. М. Пешковского, или такие оригинальные системы, как грамматическая система акад. А. А. Шахматова.
14. Эволюция грамматических взглядов проф. А. М. Пешковского и неудавшийся синтез учений Фортунатова, Потебни, Овсянико-Куликовского, де Соссюра и Шахматова
Пешковский в вопросах слова и его грамматических классов стремился преодолеть формалистический эмпиризм и нигилизм фортунатовской системы. Но наивный эклектизм, свойственный этому тонкому наблюдателю отдельных грамматических фактов, мешал ему расстаться с догматами учения Фортунатова. Общей проблеме отдельного слова посвящена примечательная статья Пешковского: «Понятие отдельного слова»2. Эта статья представляет попытку сочетать синтаксически
' Необходимо заметить, что критика учения о «частях речи» у Петерсона сводится исключительно к разбору школьных грамматик с точки зрения фортунатовской теории (в тех её трансформациях, которые наслоились на неё в трудах самого Петерсона). «Русский язык», стр. 31—33; «Современный русский язык», стр. 35—36; «Введение в языковедение», гл. Vllf, § 157—159.
П. Г. Стрелков совершенного правильно отметил, что Петерсону пришлось, в конце концов, прибегнуть к помощи отвергнутой им теории частей речи. «Это случилось тогда, когда в синтаксисе живое функционирование слов заставило его обратиться к категориям глагола и имени, для которых не оказалось места в его классификации слов». См., в общем, справедливую критику системы Петерсона в статье Г1. Г. С т р е л к о в а «К методологии грамматики». «Русский язык в советской школе» № 6—7, 1931.
’А. М. Пешковский. Сборник статей, Л., 1925.
679
реформированную теорию Фортунатова с теми лингвистическими принципами, которые исповедывала Женевская школа (F. de Saussure и его ученики Alb. Se-chechaye, Ch. Bally). Дав тонкий анализ тех затруднений, с которыми сопряжено отличение слова от морфемы (от значащей части слова) и от «словосочетания», отметив расплывчатость и неопределенность семантических границ слова, Пешковский приходит к мысли о необходимости (по аналогии со звуком и фонемой) различать два понятия: «с л о в о - ч л е н», т. е. слово как «отдельный психофизиологический акт членения речи» и «с л о в о - т и п» — «ассоциативную группу представлений, обособившихся в уме говорящего в результате этого членения» (133). Это различение соответствует теории де Соссюра о синтагматических (т. е. основанных на связи последовательных элементов) и ассоциативных отношениях в языке1. В отношении «слова-члена» Пешковский становится на грубо эмпирическую («психо-физиологическую») точку зрения грамматиста (синтаксиста) с фонетическим уклоном, пытающегося без помощи лексикологии и семантики, на основании анализа морфологических «членов речи»2 (условно названных синтагмами), выделить основные части предложения. Этим путём Пешковский достигает частичного видоизменения фортунатовской классификации слов и частичного восполнения фортунатовского определения слова новыми грамматическими (синтаксическими) признаками. Эти новые признака — 1) наличие ударения и 2) возможность паузы после слова-члена.
