Русский язык - Виноградов В.В.
ISBN 5-200-03017-Х
Скачать (прямая ссылка):
Полные слова — это «части речи» в их традиционном противопоставлении «частицам речи» или формальным словам (ср., например, грамматику Н. И. Греча), это «лексические слова» в учении Потебни. Отдельные «полные» слова, кроме семантических свойств, кроме семантической полноценности («предметами мысли, обозначаемыми полными словами, являются или вещи, предметы, т. е. вместилища тех или других признаков, или самые признаки вещей, а также признаки других признаков»), по Фортунатову, характеризуются своеобразными грамматическими свойствами как синтаксическими, так и «морфологическими» (т. е. заложенными в самом строении слова): они обладают «формами». Если частичные слова определяются в своей грамматической природе функционально, то «полные» слова выделяются «формально». Так в системе Фортунатова возникает понятие не «формы» слова в собственном смысле, а формальной приметы в эмпирическом, звуковом составе отдельного слова. На месте «внутренней формы» Потебни утверждается «внешняя форма» слова, «звук», «фономорфологический» показатель грамматического класса или грамматической категории в самом строении слова. Изъятое из контекста слово само, своим звуковым составом, независимо от конструктивных функций, должно выделить свою «форму». В этом смысле форма — это наличие в слове, выделяющем основу, звука или комплекса звуков (а при известных условиях — отсутствие звука или комплекса звуков), видоизменяющих значение основы. Формы опознаются на фоне системы соотношений между словами языка (т. е. соотношений между темами и формальными принадлежностями). Отсюда такие выражения Фортунатова: «слово может заключать в себе более одной форм ы» (196); «языки, в которых отдельные слова не имеют никаких форм»(198) и т. п. Таким образом, в языке обнажается морфологический остов, «скелет» его синтетического строя и объявляется исключительной и единственной опорой грамматической классификации, хотя бы данный язык обнаруживал в своей структуре взаимодействие и смешение синтетических и аналитических форм.
Ведь в «аналитическом» языке границы слова и словосочетания нередко совпадают (ср. аналитические формы глагола в современном русском языке: я читал бы, буду читать и т. п.). Но Фортунатов, исходя из «идеального» воображаемого синтетического строя индоевропейского праязыка, провозглашает принцип чистого «мор-фологизма» в грамматической классификации «полных слов». Так нарушается историческая перспектива, а для учеников Фортунатова открывается возможность описывать современный русский язык в аспекте гипотетического индоевропейского морфологического «синтетизма». У самого Фортунатова обособление категории «полных слов» тесно связано с разъяснением понятия основы (темы) и соотносительного с ним понятия формальной принадлежности (аффикса, формального повторения основы, формального видоизменения звуковой стороны основ — «флексии основ»), а также с морфологической классификацией языков. Поэтому всё внимание компаративиста-младограмматика направлено на схематическое, сравнительное и уравнительное описание внешнего строя таких слов, которые составляют основной инвентарь «общего индоевропейского языка». Итак, разрешается вопрос не о формах слова вообще, т. е. не о структурных признаках разных семантических и грамматических разрядов слов, а о механистически устанавливаемых звуковых видоизменениях в слове, определяющих систему морфологических
663
соотношений среди одной серии слов языка (именно среди групп так называемых «полных», т. е. синтетических слов). Впрочем, и в системе «полных» слов Фортунатов, — при своём изолированно-морфологическом понимании формы, — должен был выделить в особые разряды наречия и инфинитивы (тем более, что инфинитив, как глагольная категория, сложился в более позднюю эпоху). Наречия и инфинитивы, по Фортунатову, в сущности, не могут итти в параллель с именами существительными, прилагательными и глаголами. Напротив, они противопоставлены этим категориям как слова, не имеющие «форм словоизменения». Среди наречий оказываются даже слова, вовсе лишённые форм (как словоизменения, так и словообразования). Таким образом, критерий формальности неоднороден. Среди «полных слов» обнаруживаются два разных типа слов: одни обладают формами, другие — нет. А. М. Пешковский почувствовал в этом месте трещину в фортунатовской теории и в качестве спасительной меры предложил делить все немеждометные слова русского языка не на «полные» и «частичные», а на три разряда: на полные слова, морфологически разложимые, на «бесформенные» полные слова и на слова частичные1. Однако этой «поправкой» трещина не была закрыта. Ведь классификация полных слов у Фортунатова выступает в таком виде:
1) Слова с формами словоизменения: 2) Слова без форм словоизменения:
а) слова с формами «сказуемости» и а) слова с формами словообразования и
б) слова с формами «второстепенных б) слова, не имеющие никаких форм,
частей предложения».
Таким образом, Пешковский своей «поправкой» лишь ломает цельность фортунатовской классификационной схемы, уничтожает в ней «ступеньчатость», иерархическую перспективу, и нисколько не спасает общего положения. А критичность этого положения сразу же становится очевидной, если углубиться в самое фортунатовское определение грамматической формы и в определение грамматики как науки о формах языка. Понятие формы в слове раскрывается Фортунатовым не в аспекте цельной и целостной языковой системы, не с учётом всех структурных элементов грамматики данного языка, а только применительно к задачам сравнительно-исторического метода, опирающегося на «проекционный», абстрактно-схематизующий анализ фонетических и морфологических элементов речи. Отсюда возникает отношение к «полному слову» как к замкнутому в самом себе фонетико-морфологичес-кому единству, представляющему целостную и обособленную систему основ, аффиксов и флексий основы. «Присутствие в слове делимости на основу и аффикс даёт слову то, что мы называем его формой» (88). Это — «наиболее обычный, наиболее распространённый в различных языках способ образования форм в отдельных полных словах» (199). Русскому языку, как и многим другим индоевропейским языкам, вместе с этим способом формообразования, свойственно ещё формальное видоизменение звуков основы (206—207), так называемая «флексия основ» (209). Кроме того, так как формы в языке соотносительны, то в некоторых случаях само отсутствие аффикса может осознаваться как форма, «отрицательная форма (например, им. пад. ед. ч. сын, раб и т. д., род. пад. мн. ч. сапог и т. п.)» (198). Этими указаниями исчерпывается, по Фортунатову, понятие формы отдельного полного слова. И этими рамками должен ограничиться отдел грамматики, посвящённый учению о формах слов. Совершенно ясно, что круг грамматического исследования и определения слова здесь незаконно сужен2.
