Русский язык - Виноградов В.В.
ISBN 5-200-03017-Х
Скачать (прямая ссылка):
Будучи основными организационными формами языковой мысли, эти грамматические категории возникают, развиваются, изменяются в том высшем грамматическом целом, в той словесной конструкции, которая первоначально совпадала со словом и с «речью» (с «словоречью», так сказать) и которая, несмотря на все исторические превращения, продолжает быть главной структурной основой речи, нередко даже исчерпывающей всю речь, всё высказыванье, — именно в предложении. Единство и целостность речи, как основной единицы языка, базируются на структуре предложения. Первообразное нерасчленённое слово-предложение, обнимавшее собою всю речь, было универсальной, но бесформенной единицей языка, ещё не выработавшего грамматических категорий. Это было, в сущности, не предложение, а «психологическое (не логическое) суждение при помощи слова». Между тем «простейшее предложение наших языков заключает уже в себе грамматическую форму, оно появляется в языке вместе с нею» (76). Грамматические формы и категории не только возникают и изменяются в предложении, но и организуют и изменяют само предложение. Если предложение — сложный продукт языкового синтеза, то и грамматические категории, будучи тоже следствием синтеза, в то же время «имеют синтез своею грамматическою функцией» (52). «Образование и изменение грамматических форм, сосоставляющих формальное (грамматическое) содержание предложения, есть другое название для изменения самого предложения, т. е. того ближайшего целого, в коем совершается жизнь этих форм» (76). «С изменением грамматических категорий неизбежно изменяется и то целое, в котором они возникают и изменяются, именно предложение, подобно тому как неизбежно форма устойчивой кучи зависит от формы вещей (например, кирпичей, ядер), из коих она слагается, как неизбежно форма и определение общества изменяется вместе с развитием особей» (76—77).
Итак, структура грамматических категорий и структура предложения взаимно обусловлены и соотносительны в своей исторической изменчивости. Потебня с необыкновенной яркостью и убедительностью развивает мысли Гумбольдта, Гейзе и Штейн-таля, что «грамматическое предложение вовсе нетождественно и непараллельно с ло-
639
гическим суждением» (61) и что определение современного грамматического предложения, как «словесного выражения психологического суждения», по своей бессодержательности равносильно определению «Сократа как особи зоологического вида homo sapiens1, или нынешнего государства... как человеческого стада» (77).
Грамматическое предложение, как исторически изменчивая основная конструктивная форма речи, в современном языке немыслимо без «частей речи». Это — самые общие, синтетические, основные категории языка. «Существенный признак предложения в наших языках состоит в том, что в предложение входят части речи; если их нет, то нет и нашего предложения» (64). Таким образом, в связи с грамматическим строем предложения формируются главные грамматические категории, главные грамматические разряды слов, «части речи». Как уже сказано выше, взгляд Гумбольдта и Штейнталя на глагол и предикативность слова предрешил определение предложения в концепции Потебни: центр предложения — глагол, verbum finitum. «Главное (независимое от другого) предложение невозможно (кроме случаев опущения глагола) без verbum finitum (т. е. глагола в собственном смысле, без причисления к нему причастных форм)... Само по себе verbum finitum составляет предложение» (77—78). «Maximum определения предложения данного момента языка (с оговоркою «сколько нам известно») было бы синтезом синтаксиса этого языка» (78). Анализ предложения и его членов раскрывает систему «частей речи» и всех других грамматических категорий, с ними связанных. Так, в сфере грамматики слово как «часть речи», как грамматически оформленный элемент речи, определяется через структуру предложения — по своей функции в системе его членов. Члены предложения и части речи соотносительны. Определение членов предложения, по мнению Потебни, «может быть удовлетворительно только в случае, если будет вместе с тем определением частей речи», функция которых — быть соответствующими членами предложения (67). Семантические формы слова находят своё полное выражение в речи, а грамматические формы слова — в предложении.
Отсюда становится ясным, что для Потебни в сфере грамматики синтаксис является решающим. Ведь грамматические категории вполне постигаются лишь в синтаксисе. Понятие синтаксиса для Потебни сочетается с понятием общего смыслового контекста языка, всей языковой структуры. Поэтому Потебня готов расширить сферу синтаксиса до синтаксической точки зрения, распространяющейся как на учение о вещественном значении слов, так и на учение о грамматических формах и функциях. В этом смысле синтаксическая точка зрения Потебни соответствует описательно-систематизирующей «синхронической лингвистике» де Соссюра. Но она лишена того антиисторизма, которым грешит синхронический метод Соссюра и его школы. Синтаксическая точка зрения Потебни (в отличие от этимологической) состоит в том, что всякое явление языка познаётся и осмысливается не изолированно, а в контексте всего языка, в сочетании с другими явлениями (38). Она предполагает глубокое освоение системы языка в целом. Синтаксическая точка зрения базируется на «описании современного состояния» (38), и в этом смысле «синтаксис есть момент истории языка». Отсюда ясно, что Потебня вовсе не отрицает исторического изучения синтаксических явлений. Его парадоксальный тезис о немыслимости «исторического синтаксиса» афористически выражает ту мысль, что контекст языка в целом постигается лишь в синхроническом аспекте, что такое «синтактическое», т. е. структурное, функциональное осмысление языковой системы во всём многообразии связей её элементов не нуждается в предварительных этимологических разысканиях, а, напротив, является их основой. Ведь этимологическая точка зрения, изучающая генезис и историю вещественных и формальных значений слов, не может обойтись без синтаксического осмысления тех форм, на почве которых возникли со-
