Русский язык - Виноградов В.В.
ISBN 5-200-03017-Х
Скачать (прямая ссылка):
1 Гумбольдт определял внутреннюю форму очень широко — как способ применения внешней звуковой формы к обозначению предметов мысли и выражению связи мыслей.
г Н. Steinthal, Grammatik, Logik und Psychologie, 341: «Denken, das sich nach grammati-schen Gesetzen bewegt».
1 «Zeitschrift fur Volkerpsychologie», I, 426. Критическую оценку концепции Штейнталя даёт Herm. Paul, Prinzipien der Sprachgeschichte, 4 Aufl., Halle a. S. 1909, 77—78 (изд. 1-e, Halle a. S., 1880, 85). Ср. у Гумбольдта: «Истинная индивидуальность заключена только в лице, говорящем в данное время. Никто не понимает слово именно так, как другой... Всякое понимание есть вместе с тем непонимание, всякое согласие в мыслях — вместе с тем разногласие» («Ueber das vergleichende Sprachstudium». Gesammelte Werke, 111, 261—262). Ср. также тезис Гумбольдта: «Размен речи и понимания не есть передача данного содержания (с рук на руки); в понимающем, как и говорящем, это содержание должно развиться из собственной внутренней силы; всё, что получает первый, состоит только в гармонически настраивающем его возбуждении» (там же, стр. 54—55).
4 А. А. Потебня, Из записок по русской грамматике, I—II, Харьков, 1888, стр. 3.
’Там же, стр. 9. В дальнейшем все указания страниц делаются по этому изданию. В цитатах из Потебни сохраняется своеобразие орфографии самого Потебни (слияние отрицания не с глаголами, прилагательными и наречиями в одно слово).
Вырванное из связи слово мертво, не функционирует, не обнаруживает ни своих лексических, ни, тем более, формальных свойств, потому что их не имеет (Humboldt, Ueber Verschiedencheit 207; Steinthal, Charakteristik, 318—319; Буслаев, Грамматика, § 1)» (32). «Что такое речь, это может быть определено только для каждого случая отдельно». Она «вовсе нетождественна с простым или сложным предложением»... «Она есть такое сочетание слов, из которого видно, и то... лишь до некоторой степени (так как ведь полностью значение всех речевых элементов раскрывается лишь на фоне всего языка, — В. В.), значение входящих в него элементов» (32). Ведь «если незахотим придать слову речь слишком широкого значения, то должны будем сказать, что и речи, в значении известной совокупности предложений, недостаточно для понимания входящего в неё слова» (34). Лишь контекст языка в целом определяет и решает всё. Понятно, что «настоящее живое слово» (32) для Потебни является лишь составным элементом речи, в которой оно реализуется. В отрыве от речи оно — «искусственный препарат». Вне конкретного «высказывания» слово, как лексическая единица, есть лишь точка приложения множества осуществлённых в известной последовательности значений, однозвучный комплекс, в котором искусственно объединены, посредством априорного отвлечения и сближения, несколько отдельных языковых форм («омонимов»). Такое словарное слово — «экстракт, сделанный из нескольких различных форм» (33). «Общее значение слов как формальное, так и вещественное, есть только создание личной мысли и действительно существовать в языке неможет» (33). «Это общее — лишь сокращение, а не неизменная субстанция, окружённая изменчивыми признаками» (3). «Между тем действительная жизнь... слова совершается в речи... Слово в речи каждый раз соответствует одному акту мысли, а не нескольким, т. е. каждый раз, как произносится, или понимается, имеет неболее одного значения» (3). Поэтому Потебня считает, что «малейшее изменение в значении слова (как формальное, например верста, версты, версте и т. п., так и вещественное. — В. В.) делает его другим словом». Итак, многозначных слов нет. «На деле есть только однозвучность различных слов, то-есть то свойство, что различные слова могут иметь одни и те же звуки» (4). Язык кишит омонимами. В сущности, всякое новое употребление слова равносильно созданию нового слова. «В слове всё зависит от употребления. Употребление включает в себя и создание слова, так как создание есть лишь первый случай употребления» (32). «Откуда бы ни происходила родственная связь однозвучных слов, слова эти относятся друг к другу, как предыдущие и последующие» (4).
Нетрудно заметить, что в этой порочной насквозь индивидуалистической концепции не дооцениваются осознанные коллективом и реализуемые им в разных контекстах, более или менее «константные», устойчивые семантические формы слова. Субъективно-идеалистическое отношение к слову, как к индивидуально-неповторимому акту духовного творчества, закрыло перед Потебней социальную общность лексемы как средства речевой коммуникации, отражающего действительность и — вместе с тем — отношение к ней целого человеческого коллектива1. Психологическое и, следовательно, генетическое понимание творческого языкового процесса побудило Потебню истолковать разные значения одного слова как последовательный ряд возникающих друг из друга и опирающихся один на другой мыслительно-рече-вых актов. «Собственное значение слова (обычно противопоставляемое значению переносному, — В. В.) есть всё значение предъидущего слова по отношению к последующему, а где нетребуется особенной точности, даже совокупность предъиду-
