Русский язык - Виноградов В.В.
ISBN 5-200-03017-Х
Скачать (прямая ссылка):
Sie bliiht und gliiht und leuchtei,
Und starret stumm in die Hoh’,
Sie duftet und weinet und zittert Vor Liebe und Liebesweh.
Поэтому М. Михайлов в своем переводе этого стихотворения изменяет весь строй образов, рисуя любовное томление лотоса по луне:
И лишь только выплывает На листах душистых блещет В небо кроткая луна, Чистых слез его роса,
Он головку подымает И любовно он трепещет,
Пробуждаяся от сна. Грустно глядя в небеса.
Ср.: Der Mond, er ist ihr Buhle.
Er neckt sie mit seinem Licht Und ihm entschleiert sie freundlich Ihr frommes Blumengesicht.
Для сохранения ситуации и общей семантической атмосферы стихотворения А. Майков вместо лотоса изображает лилию.
Лилия
От солнца лилия пугливо И — всем дыханьем, полным цветом
Головкой прячется своей. К нему запросится она...
Все ночи ждет, все ждет тоскливо — Глядит, горит, томится, блещет,
Взошел бы месяц поскорей. И, все раскрывши лепестки,
Ах, этот месяц тихим светом Благоухает и трепещет
Ее пробудит ото сна, От упоенья и тоски 2S.
Еще более показательны смысловые вариации, обусловленные родовыми различиями тех слов, которыми передавалось немецкое ein Fichtenbaum в разных переводах стихотворения Гейне «Ein Fichtenbaum steht einsam» («Lyrisches Intermezzo», XXXIII). У Ф. И. Тютчева говорится о кедре:
На севере мрачном, на дикой скале, Кедр одинокий под снегом белеет,
И сладко заснул он в инистой мгле.
И сон его буря лелеет.
Про юную пальму снится ему,
Что в краю отдаленном Востока Под мирной лазурью, на светлом холму Стоит и растет одиноко26.
* Пример заимствован из лекций проф. С. К. Булича по синтаксису русского языка.
«3
У Лермонтова — под влиянием женского рода слова сосна — решительно меняется вся семантика стихотворения:
На севере диком стоит одиноко На голой вершине сосна И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим Одета, как ризой, она.
И снится ей все, что в пустыне далекой —
В том крае, где солнца восход,
Одна и грустна на утесе горючем Прекрасная пальма растет.
Л. В. Щерба замечает по этому поводу: «Мужской род (Fichtenbaum, а не Fichte) — не случаен, и в своем противоположении женскому роду — Palme — он создает образ мужской неудовлетворенной любви к далекой, а потому недоступной женщине. Лермонтов женским родом «сосны» отнял у образа всю его любовную устремленность и превратил сильную мужскую любовь в прекраснодушные мечты. В связи с этим стоят и почти все прочие отступления русского перевода»*.
Известно, каким превращениям подверглась лафонтеновская басня «Le cigal et la fourmi» в переводе И. А. Крылова «Стрекоза и Муравей», оттого что в русском языке у действующих лиц изменился и род, и пол. Ведь слово муравей в русском языке мужского рода (фр. la fourmi), а в связи с этим кузнечик должен был превратиться в попрыгунью стрекозу**.
Заложенные в форме рода потенциальные смысловые оттенки нередко реализуются и определяют путь метафорического употребления слова. Так, Н. В. Гоголь в «Петербургских записках 1836 г.» писал: «Москва женского рода, Петербург мужского. В Москве все невесты, в Петербурге все женихи...»; «...Москва — старая домоседка, печет блины, глядит издали и слушает рассказ, не подымаясь с кресел, о том, что делается на свете; Петербург — разбитной малый, никогда не сидит дома, всегда одет и, охорашиваясь перед Европой, раскланивается с заморским людом».
Д. Н. Свербеев иронически отмечал несоответствие в форме рода между словом Киев и его прозвищем «матерь городов русских»: «Матерь городов русских, как называют часто Киев, неизвестно почему переделывая его в женщину»272.
Ср. в сказке Салтыкова-Щедрина «Добродетели и пороки»: «Произросло между ними в ту пору существо среднего рода, ни рак, ни рыба, ни курица, ни птица, ни дама, ни кавалер, а всего помаленьку. Произросло, выровнялось и расцвело. И было этому межеумку имя тоже среднего рода: «Лицемерие».
А. С. Шишков приводил любопытный пример толкования категории рода царской цензурой начала XIX в.: «Цензоры во все времена были у нас большею частию худы, то есть не довольно сведущи в словесности. Я помню, давно уже, что один из них не хотел пропустить выражения нагая истина, сказывая, что истина женского рода, и потому непристойно ей выходить в свет нагой»28.
* Ср. статью Л. В. Щербы в сборнике «Советское языкознание», вып. 2: «Сосна» Лермонтова в сравнении с ее немецким прототипом»2ба.
** Для характеристики тех семантических оттенков, которые связаны в русском языке с категорией рода, интересны и обратные примеры перевода с русского на иностранные языки. Так, стихи Пушкина из «Пророка»:
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы
— не могли быть буквально переданы на итальянском языке: итальянское aquila (орел) обозначает как самца, так и самку.
Граф Риччи перевел пушкинские стихи об испуганной орлице так:
Spalancaronsi gli occhi, uguali a quei D’aquila che sul nido si spaventi
(т. e. как у «орла, испуганного в своем гнезде»). Он писал Пушкину, что отсутствие в слове aquila (орел) родовых различий побудило его «поставить орла в положение, которое указывало бы на его пол и на причину, по которой он испытывает страх — чувство, вообще говоря, не свойственное гордой и смелой породе этого благородного животного»27.
