Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятках - Роханский Л.Ш.
Скачать (прямая ссылка):
напоследок,
Да так, что под звучанье инструментов, крепко слаженных, И танцевать мы больше не могли, и песни все забыли!
(ПН 153)
Тема щедрости правителя по отношению к певцам, танцорам, музыкантам, часто именуемым обобщенно "просители", "взыскующие дара" (iravalar, paricilar), является одной из магистральных в панегирической поэзии. Однако ее глубинное значение может быть осознанно лишь в контрастном сочетании с другой, не менее характерной темой горестного состояния просителя, сплетающейся из мотивов нищеты, голода, усталости от скитаний. Весьма ярко эта тема выражена, например, в стихотворении, в котором Перуньджит-тиранар восхваляет князя Куманана (ПН 159)
Уж много дней и лет живу,
А жизни нет конца, — стенает беспрестанно,
На палку опираясь,' ковыляющая мать;
Она стара; как нити, волосы ее, глаза подслеповаты,
Давно уж не выходит со двора.
Терзается раздумьями жена, к себе прижавшая детишек, — От горя стало желтым тело и усохли груди, их ручонками
измятые; Древнетамильский ритуальный панегирик
189
В отчаянье, сорвав на куче овощей гнилых проросшие побеги
молодые,
Зеленые листочки их — без соли и без простокваши, А о вареном рисе думать уж забывши, — в горшке с водой
толчет;
Но все ж, голодная, в разорванной одежде, добродетель
проклиная,
Она, что любит так меня, не может это есть. И вот, чтоб их — жены и матери — сердца воспряли, Я восхвалю твоих даяний славу, Даяний, что подобны громкой туче дождевой Для риса дикого, на черных пустошах растимого лесными
племенами,
Когда налился он прекрасной темнотой, Но полностью из-за сухой жары созреть не может. И, чтобы родичи мои, что ежедневно голодают, радостно
воспряли,
Я восхвалю тебя, но знай, что если дар твой — Хоть слон убийственный, со вздыбленными бивнями, — Отпущен нехотя, его я не приму! Когда же, радуясь и наслаждаясь сам, одаришь, Приму я даже маленький орешек "кундри", о Куманан
острокопейный! Подобной милости прошу, родившийся в победоносном,
славном
Незыблемом роду, о предводитель, — тебя поющий я!
Это стихотворение, столь живо и непосредственно рисующее картину бедственного положения поэта, содержит, кроме того, ряд важных содержательных моментов, проливающих свет на характер взаимоотношений панегириста и патрона и через это — на особенности самой панегирической поэзии. Прежде всего выделим сравнение акта даяния с дождевой тучей, орошающей сухие посевы. Этот образ, призванный подчеркнуть щедрость правителя, в различных модификациях встречается в стихах нередко (см., например: ПН 133, 6; 153,"5; 204, 13; 397, 16). Его можно было бы назвать и банальным, если бы не его значительная идейная насыщенность: помимо щедрости этот образ передает, пожалуй, ключевую для всего панегирического обихода идею о живительной, возрождающей силе царских даров. Ведь следует помнить, что их получению предшествовало состояние голода и страданий поэта, усиленных трудностью пути к покровителю, который неизменно описывается как путь через пустынные, засушливые земли: "пустившись в путь по сжигаемой жаром пустыне, мы пришли, тебя возжелав увидеть" (ПН 23, 17—21), "... вчера, пройдя вместе с голодающими родичами пустынные земли, настрадавшись, мы появились в маленьком селении средь высоких гор, где ручьи шумят, как барабаны, и у ворот пели, восхваляя тебя и твои горы. . ." (ПН 143, 7 -12) .
Пустынные земли — это, конечно, район "палей", связанный с жарким временем года, служащий в тамильской 190 А.М.Дубянский
культурной традиции природным фоном тех ситуаций, которые понимаются как серединная фаза "ритуалов перехода"7. Нетрудно заметить, что структуре именно этих ритуалов в целом вполне соответствует схема ситуации подготовки к панегирическому акту и последующей реализации его: голод нищета (отход от нормы) — страдания пути (серединная фаза: нахождение вне нормы, вне социума, вне культуры; испытания) — встреча с покровителем, утоление голода, получение даров (восстановление нормы, обогащение, возрождение). К этому следует добавить, что здесь мы находим характерные признаки именно южноиндийской разновидности "ритуалов перехода", использующей для выражения заключенных в них общих идей образы нагрева, жара, охлаждения, прохлады /2, с.562/. С этой точки зрения певец, проситель, двигаясь к покровителю, проходя серединную фазу ритуала, пребывает в состоянии нагретости (жар создают район "палей", переживание страданий и муки голода; ср. kay расі — "горячий голод" — ПН 150, 14), а встреча с царем или князем, завершающаяся утолением голода ("он — целитель голода" — ПН 173, 11; "враг голода панаров" — ПН 180, 7), сменой одежды и получением даров ("он дал мне много мяса, на масле и с приправой жаренного, в сапфировом сосуде ароматного вина, белоцветочную, похожую на кожу слезшую змеи, одежду, — все это со щедростью дождя пролив, чтоб жар моих страданий, словно летний жар, остыл, он одарил меня еще и драгоценностями редкими" — ПН 397 , 13 —1 8), — такая встреча знаменует собой охлаждение, возвращение в нормальное состояние, обновление8.
