Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятках - Роханский Л.Ш.
Скачать (прямая ссылка):
В "Софисте", в рассуждении о катартических искусствах, Платон начинает с рассмотрения физических видов ка-тартического искусства, а затем переходит к интеллекту-21 Зак. 493 322 H.B. Брагинская
альным, от врачевания и банного искусства — к "катарсисам души" и "очищению в связи с мыслью" (katharmoS peri t§n dianoian, 227 с). Среди катартических искусств оказывается и искусство обучения (didaskalikg — Soph. 229а), оно очищает от заблуждений. Искусство обучения подразделяется на ряд видов интеллектуальной катартики, и последним выделяется самое главное катартическое искусство, устраняющее"мнения"(Soph. 230d — 230е). Истинный софист-мудрец занимается mathSmata t§s psychSs — "знаниями (научениями) о душе", он "очиститель от мнений на пути к знаниям о душе" (kathartSs... mathSmasin peri psych§s — 231е). В этих рассуждениях учителя Аристотеля мы видим самую близкую лексически параллель к katharsis mathSma-t6n "Поэтики", катарсису как уяснению, проявлению некоторых знаний. Платон шел от конкретного смысла слов с корнем kathar-, его катартические искусства что-то устраняют, убирают, позволяют отделить одно от другого; с физических объектов ("грязи") Платон перенес Идею устранения "грязи" на интеллектуальные: устраняются мнения, заблуждения, все, что мешает истинному знанию-пониманию. У Аристотеля же происходит уяснение или прояснение самих знаний-пониманий. Слово mathema означает и моральный урок (ср: Hdt. I, 207) и результат понимания, уразумения. Соответствующий глагол, manthanO, имеет среди своих значений и значения понимать, примечать, усваивать, распознавать. Именно о таком понимании-узнавании идет в "Поэтике" речь в связи с происхождением поэзии (1448b 4—24).
Подражание, мимесис, по Аристотелю, свойственно людям от природы с детства, и даже первые узнавания-понимания (tas matheseis... tas protas) люди добывают благодаря мимесису, а результаты подражания (mimSmata) всем доставляют удовольствие, ибо понимание-узнавание (manthanein) всем, а не только философам, доставляет величайшее удовольствие. Радость от созерцания изображений Аристотель объясняет тем, что они дают возможность "узнать (manthanein) изображенное и сделать умозаключение (syllogizesthai) о том, что такое каждая вещь , например: „Вот это — такой-то"; если же не довелось видеть изображенное прежде, то изображение доставит удовольствие не за счет того, что оно результат подражания (uch hSi mimema), а за счет отделки, цвета и тому подобных причин".
Не соотнести ли отделку и цвета картины с украшениями тр&гедии — музыкой и зрелищем, а радость, доставляемую узнаванием изображенного предмета,— с катарсисом узнавания сюжетной постройки? Ведь и миф-сюжет — результат мимесиса (сюжет и'определен как мимесис действия). Сам сюжетный материал (миф в традиционном смысле), т.е. отеческое предание, может быть известен заранее, но как именно этот миф-материал, миф-предание будет преобразован в миф-сюжет, как будет он построен, с какими неожиданностями и парадоксами будут поданы страшные и жалостные события (1452а 2 и сл.), какие будут узнавания и переломы, как все будет распределено с точ- Трагедия и ритуал у Вячеслава Иванова 323
ки зрения объема и логики вероятного и необходимого и т.д. и т.п. — все это предстоит узнать, понять, заметить. И если сюжет построен хорошо, понимание происходящего и смысла трагических событий будет ясным, все станет на свои места и наступит "ясность в соответствующем понимании". Нам кажется, что о понятии, близком к катарсису понимания, в "Поэтике" говорится в связи с объемом трагедии. С точки зрения восприятия сюжет должен иметь удобозапоминаемую длину (1451а 5), а "предел <"длины>, сообразный природе предмета, ^таков>: он тем лучше с точки зрения объема, чем больше, но лишь до той черты, когда уже достигается полная ясность (mechri tu syndS-Ios einai)" (1451а 9-10). В трагедии, как и в изображе ниях, Аристотеля занимает прежде всего познание, понимание, момент сознания, интеллектуальное удовольствие. Эмоциональный, нравственный, эстетический эффект трагедии у Аристотеля предстает как интеллектуальная радость от достижения ясности понимания (katharsis mathSmaton).
Но после знаменитой книги Ницше присутствие в трагедии духа экстаза и иррационализма, "внутреннего дионисизма" стало аксиомой. Мы не станем из духа противоречия представлять трагедию легким водевилем. Но монологи героев последовательны и рациональны1*1*, в трагедии идут бесконечные прения сторон — доказательства, выяснения, приведение доводов и контрдоводов. Рассуждают даже сокрушенные горем герои, даже неистовая Медея. Песни хора, конечно, эмоциональны, но это эмоции страха и скорби, а не экстаза1*5. Эсхил и Еврипид, выведенные в "Лягушках", состязаются в словопрении, а судья Дионис требует от каждого доказательств его превосходства. Что же до менад "Вакханок" Еврипида, то неистовые менады, как и одержимый Люттой Геракл и преследуемый Эриниями Орест предстают жертвами: исступление — это месть, а не откро вение и выход за,свои пределы, это кара бога, а не ели яние с ним. Ни слова не говорится в "Поэтике" о Дионисе экстаз и одержимость не есть непременное в глазах древних свойство трагического поэта: для Платона одержим и рапсод, а для Аристотеля и в трагической поэзии эти свойства не слишком уместны (Poet. 1455а 30).
