Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятках - Роханский Л.Ш.
Скачать (прямая ссылка):
гедии трагедия получиться не могла. Но если трюгедия не пародийное слово (что весьма вероятно), то оба термина для театрального представления могли бы оказаться двумя разными народными этимологиями — попытками понять на греческий лад негреческое заимствованное слово, обозначавшее когда-то одержимого плясуна (хеттск. tarkuwant)..
Единственное разумное и имеющее известные основания в традиции объяснение "трагедии" все-таки через "трагос" такое: трагед — автор и певец, который за победу на состязаниях получает козла. Феспис, как свидетельствует эпиграфический источник (Магш. Par. 43, III в. до н.э.; ср. эпиграмму того же времени: AP VII, 410), в 534 г. получил козла в награду за постановку драмы и исполнение в ней актерской партии. Надпись восстанавливается по-разному, но все ученые сходятся на том, что Феспис завоевал победу в этот год и что призом ему был козел28. Скептический Элс останавливается на этом решении29, но оно имело мало сторонников, иногда оно именуется "бессмысленным": его окончательность воспринимается как ту-пиковость. Термин сообщает о чем-то чисто внешнем для сути драмы, о внешнем обстоятельстве состязаний, причем в историческое время, вместо того чтобы уводить в глубины архаики, в мифологическое, религиозное, оргиастиче-ское...
"В первые десятилетия нашего века, — писал Альбин Лески, — в исследованиях, которые группируются вокруг объяснения происхождения трагедии, выделяется период „Бури и натиска""30 В это время под влиянием фольклора и этнологии исследователи берут материал отовсюду, кроме Афин, и сосредоточиваются на одном дионисизме, групповых радениях, вкушении плоти тотема, хоровых действах и коллективных представлениях. Трагедия нужна, чтобы перейти от нее к ее оргиастическим мистериальным предкам. Большим ударом по этой теории было обнаружение поздней даты постановки "Умоляющих" Эсхила (466 г.). Ведь эту трагедию почитали древнейшей как раз из-за выдвинутости в ней хора на первый план. Хоровое начало трагедии, будь то дифирамб, сатирова драма, вегетативные ритуалы, ини-циационные обряды, мистерии или тренетические культы героев-покойников, уже давно стало общим местом теорий ее возникновения. На этом идейном фоне и приобрела непомерное значение такая этимология, которая вела бы к ритуальной архаике, как минимум, но желательно также и в глубины подсознания.
Мы не будем останавливаться подробно на свидетельстве Суды, которое, по Ивайову, сообщает о существовании сатирова дифирамба (см. наше примечание 41а к тексту Иванова) . Предположение о том, что некогда существовала устойчивая связь между сатирами и дифирамбом, что ряженные сатирами — исконные и законные исполнители дифирамба, успешно опровергнуто Пацером и другими исследователями31. В самом деле, Архилох вводил на Паросе культ Диониса и запевал дифирамб, но не рядился сатиром, в дифирамбе Пин- Трагедия и ритуал у Вячеслава Иванова
311
дара чувствуется возбужденная интонация, но не смеховая, сатиры, введенные Арионом, говорили метрами (emmetra Ie-gontes), но не пели и, значит, не могли исполнять дифирамб.
Свидетельства Аристотеля о "происхождении" трагедии, по-видимому, не следует понимать как свидетельства о генетической связи ее с сатировой драмой и дифирамбом. Происхождение трагедии из "смешного" жанра противоречит собственной Аристотелевой теории об изначальном разделении поэзии на смешную и серьезную. Постепенное "осерьезнива-ние" трагедии столь таинственная вещь, что его приписывают и Ариону32, и Феспису33, и Эсхилу3", и Фриниху35 или относят к неопределенным временам после Писистрати-дов36. Но ничто в истории трагедии не говорит о таком процессе, напротив, только в 438 г. трагедия ("Алкеста") приобретает смеховые черты и ставится на месте сатировой драмы в качестве четвертой драмы. В VI —V вв. не происходит никакого облагораживания и в изображениях сатиров. Элс считает интерполяцией в "Поэтике" 1449 а 18—21 и исключает эти строки вместе со словами "из сатировского". Но такая мера, вероятно, слишком решительна.
Для древнейшей трагедии с еще не развитым диалогом (один актер) естественно предполагать преимущественно танцевальный характер. Пение и пляска хора сочетаются с пением и пляской актера, действия еще нет. Феспис, как можно судить по Аристофану, выступал, состязаясь в пляске (Vesp. 1478 —9). Схолия к этому месту ("Феспис. Кифа-ред, не трагический поэт"), очевидно, гиперкритического характера, раз герой Аристофана, вспомнивший "древние пляски Фесписа", вызывает здесь на состязание именно трагеда (Vesp. 1497 — 1500). Танцорами и учителями танцев, даже помимо собственных спектаклей, были, по Афи-нею, и Феспис, и Пратина, и Фриних и звались за то "ор-хестами" (Athen. 1, 22а).
Слова Аристотеля о том, что трагедия стала чинной и торжественной dia to ek satyriku metabalein, мы понимаем так: отказавшись от сатировского в своем характере. MetabolS - ре^ая перемена, перелом, соответственное значение и у аориста metabalein. Здесь не идет речь непременно о собственно драме сатиров, ведь официальное название этого жанра не satyrikon drama (сатировская драма, сокращенно satyrikon), официальное название — satyroi (сатиры). Satyrikon у Аристотеля вполне может иметь значение так называемого философского среднего рода, философ говорит о "сатировском", о характерном для сатиров, о чертах ранней трагедии, объединяющих ее с сатировой драмой. Соответствующие строки "Поэтики" мы из текста не исключаем, понимая их так: "то же и с объемом: <'начав> с ничтожных сюжетов и потешной речи — ибо изменениям подверглось сатировское — трагедия поздно обрела величие и торжественность". Аристотель тут же поясняет, что такое вообще "сатировская (по характеру) поэзия": "Поначалу пользовались тетраметром, потому что поэзия была сатировской и более (или скорее. — Н.Б.) Пля- 312 H.B. Брагинская
