Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятках - Роханский Л.Ш.
Скачать (прямая ссылка):
Эта "обрядовая схизма" преодолевается, по Иванову, в катартиче-ской религии Диониса. Но катартика как условие восстановления правильных отношений между "участниками патетического священнодействия и вышними богами" (ДиП, с. 188) — достояние Аполлоновой религии, здесь очищение идет извне и свыше. "Дионисийская катартика не к тому была призвана, чтобы посредствовать между законом и правонарушением; зато она ведала все иррациональныя состояния личной и народной души и всю область сношений с божествами и духами земли и преисподней. Она не изгоняла теней из сообщества живых; напротив, открывала живым доступ к обителям мира ночного и подземного, приобщала их его тайным внушениям и воздействиям и опять возвращала приобщенных „очищенными" закону жизни в свете дневном" (ДиП, с.191). Для такого преодолевающего очищения и необходим, согласно Иванову, Дионис, антропоморфный сын олимпийского отца, страдающий и гибнущий, как человек. Иванов настаивает на человеческой природе Диониса, на том, что ,!Дионис столько же бог, сколько герой. Однако это очень сомнительно. Единственное обращение к Дионису как к герою в древнем элейском гимне (см.: Plut. Qu. Gr. 36) есть, вероятно, результат порчи текста. У Диониса много черт хтонического божества, но видеть в нем обожествленного смертного нет основания (см.: PiekardCambridge A.W. Dithyramb, Tragedy and Comedy. Oxf., 1927, с. 12 и сл., 139, 178, 182 и сл.).Иванову же необходимо подвести читателя к тому, что в эллинской религии каким-то естественным, необходимым образом появляется "почти богочеловек" (ДиП, с.188). В этой искусной конструкции Иванов сумел сочетать свое собственное представление о "повышенной впечатлительности эллинской души" с общег 277 Примечания
принятыми взглядами на антропоморфность греческих богов и подойти вплотную к христианской идее вочеловечения небесного божества в сыновней ипостаси, дающей смертным очищение своим страданием (ср. ДиП, С.211). "Дуализм двух царств и двух святынь — ночи и дня, темных <...> подземных царей и светлых богов — был, до пришествия Диониса, началом невыносимого душевного противоречия и раскола; с Дионисом наступило примирение обоих богопочитаний, и человек перестал равно, но разно трепетать ночной бездны и отвращающихся от нея олимпийцев. Можно сказать, что дионисийская катартика спасла эл-линство от безумия, к которому вело его двоеверие, знаменовавшее антиномию полярностей религиозного сознания — антиномию таинств неба и земли, законов жизни и смерти, пэана и треноса, явленного космоса и незримого Аида" (ДиП, с.192). Иванов представляет олимпийский и хтонический аспекты религиозной жизни как два мировоззрения, непримиримо сталкивающиеся в человеческом сознании. Только в этом случае и имеет смысл говорить о "безумии" как результате двоеверия. В отличие от сект, религии целых народов (не говоря уже о мировых религиях) имеют столько слоев и допустимых, хотя, как правило, ие-рархизированных, вариантов богопочитания и такую степень "непоследовательности", что в них находят себе место разные социальные группы и даже индивидуальные склонности. И хотя Иванов соотносит олимпийскую религию с завоевателями-аристократами, а хтоническую демонологию — с покоренным земледельческим населением, но тем не менее неявно уподобляет институализированное "двоеверие" общины мучительному расколу индивидуального сознания мыслителей и художников первых десятилетий XX в. Именно для этого раскола Иванов искал катар-тического исцеления и, воображая соборный культ и соборное искусство, брал за образец дионисиэм. А для этого и дионисизм необходимо было представить как "пример", т.е. описать архаическую религию в терминах индивидуального сознания русского интеллигента.
Пафос эллинской катартической религии отличается как было сказано, от "чужеземных страстей" еще и тем, что породил трагедию. Иванов указывает при этом на общий закон "эволюции обрядового синкретического искусства", переводящего катартические оргии в сознательное художество. Преобразование подражательного действа "согласно художественному заданию" (ДиП, с.212) и потеря им собственно сакраментального значения происходят лишь в редких случаях. Такой редкий случай и есть рождение трагедии. "Первоначально все, достигшие ясных форм художества, относятся к богослужебному кругу светлых небожителей" (ДиП, с.213). И только дионисизм вносит в хтоническую религию то очищающее начало, при котором из обряда может возникнуть художество. Не получается ли при этом, что уникальное возникновение, трагедии объясняется через обусловивший ее дионисийский катартический пафос, а качественное отличие эллинского пафоса — через обусловленную им трагедию?
2 В указанных стихах гимна говорится о священном вопле, который подняли (ololyxan) крисейские женщины при виде света, исходящего от очага Аполлона.
о
Предание, сообщаемое Ивановым, пересказано, вероятно, по памяти. У сохранившего миф Антонина Либерала (§ 9) от пения Эмафид все кругом потемнело, природа не желала слушать их пение. Когда же запели Музы, то не только замерли небо, звезды, море и реки, но и начал расти, поднимаясь к небу, очарованный Геликон. Его рост был 278 Примечания
