У истоков русской грамматической мысли - Кузнецов П.С.
Скачать (прямая ссылка):
60 В параграфе, непосредственно предшествующем только что рассмотренному, Ломоносов делает вполне правильные замечания относительно норм позиционного оглушения звонких согласных и озвончения глухих (эти нормы характерны и для современного русского языка). Но и здесь он пользуется терминами твердый в значении „глухой", мягкий в значении „звонкий" (также и термин умягчаются он употребляет в смысле „озвончаются").
Правда, разграничение между звуками и буквами проведено не всегда последовательно (ср., например, § 30, где говорится, что склады, т. е. „слоги", составляются из букв), но вправе ли мы требовать от ученого XVIII в., чтобы он до конца понимал различия между буквами и звуками, как мы их понимаем теперь?
Для суждения о том, насколько Ломоносов хорошо понимал и фонетическую сторону нашего языка, существенное значение имеет немецкий перевод „Российской грамматики", вышедший в Петербурге в 1764 г. В нем имеются отклонения от русского текста (они опубликованы в новом академическом издании сочинений Ломоносова, в разделе примечаний к грамматике). Перевод осуществлен, как явствует из титульного листа, Иоганном Лоренцом Штафенхагеном, но Ломоносов по-видимому принимал участие в редактировании немецкого текста, в который и были включены некоторые дополнения, важные для немецкого читателя. Так, в § 87 русского текста просто перечисляются буквы русской азбуки (кроме немногих, требующих особых замечаний, которые и сделаны в следующем § 88), в немецком же тексте дается ряд дополнительных замечаний, имеющих целью облегчить изучение русского произношения немцем. Так, относительно ж сообщается, что оно произносится гораздо мягче („viel weicher"), чем немецкое sch, подобно французскому g в словах general и George, относительно же ui, — что оно, напротив, равнозначно немецкому sch и гораздо тверже („viel harter"), чем ж (термины „твердый" и „мягкий" и здесь употребляются в вышеуказанном смысле). Здесь же обращено внимание и на отличие в произношении русского ы от и, причем сделана попытка артику-ляционно определить это отличие. Вместе с тем делается попытка показать очень важное для русского языка отличие мягких согласных (уже в нашем смысле) от твер-
61 дых. Для обозначения мягкого в этом смысле согласного употреблен термин не „weiche", а „gelinde" (к сожалению, редакторы академического издания передали оба термина по-русски одинаково „мягкий"). Интересно, что для обозначения мягкости введен принятый у нас в транскрипции и теперь знак ' , заимствованный из польского и чешского письма (так, например, сельди пишется seVdy).
Особенно же много ценного и нового дал Ломоносов в области описания морфологического строя русского языка. При этом он не следует готовым, заранее заданным схемам, а всюду стремится вскрыть специфические особенности системы живого языка.
Так, например, рассматривая падежную систему русского языка, он устанавливает именно те падежи, которые ему свойственны, показывая вместе с тем, чем отличается от русского падежная система некоторых друг.их языков, и упрекая авторов немецких, французских, итальянских и других западноевропейских грамматик за то, что они не следуют нормам своего языка, а пользуются схемами, унаследованными от латинских грамматик: „...хотя шестой падеж (ablativus) в грамматических примерах и поставляют, однако от родительнаго первых, или датель-наго других ни чем он не разнится. Предлоги de, da, von и протчие не дают им силы Творительнаго Латин-скаго, равно как предлоги avec, mit, in и протчие. Ибо шестой падеж введен к ним с примеру Латинскаго, в чем им Греческому языку было должно последовать" (см. § 57). Следует, впрочем, заметить, что это рассуждение, с нашей точки зрения верное в отношении немецкого языка, вряд ли является верным в отношении французского и итальянского.
Ломоносов же, рассматривая падежную систему русского языка, ввел название предложного падежа, обратив внимание на употребление этого падежа исключительно с предлогами (см. § 58). Впрочем, самый этот падеж, только под другим названием, был выделен еще Смот-рицким (см. выше).
Рассматривая количество спряжений в русском языке, Ломоносов устанавливает два спряжения, указывая при этом на возможное различие в количестве их по языкам: „...оныя разницы не во всяком языке равно чувствительны. Откуда происходит, что разные языки раз-
62 ное число Спряжений имеют. Греческой, Латинской и Французской четыре, Российской два, Еврейской и Немецкой одно..." (см. § 74). Какая разница по сравнению с нашими старинными грамматиками, которые, при весьма тонком понимании фактов родного языка, располагали славянские глаголы по четырем латинским спряжениям!
Некоторые лингвисты считают, что слабым местом в грамматике Ломоносова является изложение им системы глагольных времен, поскольку он не дошел даже до того понимания категории вида в славянском глаголе, какое было свойственно еще Смотрицкому, но стремился объединить и временные и видовые категории русского глагола в схеме установленных им десяти времен. Эти десять времен следующие: 1) настоящее; 2) прошедшее неопределенное (например, тряс)", 3) прошедшее однократное (например, тряхнул)-, 4) давно прошедшее первое (например, тряхивал); 5) давно прошедшее второе (например, бывало тряс)\ 6) давно прошедшее третье (например, бывало трясывал); 7) будущее неопределенное (например, буду трясти); 8) будущее однократное (например, тряхну)) 9) прошедшее совершенное (например, написал); 10) будущее совершенное (например, напишу). Действительно, здесь в одном временном плане рассматриваются и различные времена, и различные видовые образования, и даже некоторые описательные (перифрастические) выражения. Но в то же время здесь обнаруживается весьма тонкое понимание фактов живого русского языка. Формы типа тряхивал, отнесенные Ломоносовым к давнопрошедшему первому времени, позднейшие грамматисты относили к особому многократному виду. Но ведь эти формы действительно связаны специально с прошедшим временем и действительно передают нечто давно бывшее (в современном литературном языке их употребление чрезвычайно ограничено, но в некоторых говорах они широко распространены). Уловил он и различия в значении, существующие между глаголами совершенного вида с суффиксом -ну- и приставочными глаголами совершенного вида. А ведь и у Смотрицкого понимание вида выступает еще в самой зачаточной форме (см. выше).
