Историческая грамматика русского языка - Черных П.Я.
Скачать (прямая ссылка):
Форма дательного-предложного ед. личного местоимения
2-го л. и возвратного в народном древнерусском языке с допись-менного периода по большей части употреблялась с о после пи тобгь, собгь. Ho была известна и форма с е: тебгь, себгь. С течением времени форма с е, поддержанная книжно-литературной традицией (в старославянском языке не было формы с о), получила большое распространение и вытеснила старую форму с о во многих говорах, в частности, в языке Москвы и в московской письменности к началу XVII столетия.
Другие падежные формы этих местоимений ни в единственном числе, ни во множественном не вызывают особых замечаний. He следует упускать из виду, что, кроме единственного и множественного числа, в древнерусском языке ещё имелось двойственное число. Формы двойственного числа: вгь, на, наю, нама; ва, ваю, вама встречаются только в старших письменных памятниках народного древнерусского языка. Так, в „Слове о полку Игореве": ,а вгь сокольца опутаеві (Гза и Кончак); ни нама будет сокольца, ни нама красны девицы, то начнутъ наю птицы бити въ пол% Половецкомъ".
Особо следует остановиться на судьбе так называемых энклитических, или кратких, местоимений личных и возвратного: ми, ти, си (дат. ед.), мя, тя, ся (вин. ед. из ме, те, се), ны, вы (дат. и вин. мн.). Они долго жили в народной восточнославянской речи. В деловом и разговорном языке Москвы они употреблялись ещё в первой половине XVI в.:
190
„скажи ми, веліль ми, отдали ми соболи; иміти ти меня собі господиномъ, а как ми тя отпустити; а не скупилъ мя, господине, нихто“ и т. п. (но си уже исчезло). K началу XVII в. энклитические местоимения в старомосковской речи вышли иэ обращения. Только одна из этих форм (ся) пережиточно сохранилась в качестве залоговой частицы, которая долгое время могла употребляться свободно и лишь постепенно была окончательно закреплена за глаголом. В Москве ещё в середине XVl столетия ся могло предшествовать глаголу и быть отделено от него другими словами. Так, в Судебнике 1550 г.: „чей ся жребий выйметъ, тотъ; сына... которой ся у него родить; а тотъ ся відаеть со своимъ знахо-ремъ“ и т. д. Ho в начале XVII столетия свободное употребление ся в разговорной речи уже представляет собою очень редкое явление и вскоре прекращается. В Уложении не имеется ни одного случая употребления ся отдельно от глагола. Ho это явление ещё возможно в пословицах и в поговорках, записанных в XVIII в.: „Лиска лжот, да на хвост ся шлібт*; „Куда ся не кинуть, так по уши в смолу* и т. д.
§ 84. Личное местоимение 3-го лица. Первоначально в славянских языках личные местоимения были только 1-го и 2-го л. Личного местоимения 3-гол. не было. Ho оно появилось очень рано, во всяком случае ещё в эпоху до появления первых книг на старославянском языке. По своему происхождению оно является не личным, а указательным. Точнее говоря, оно было образовано путём сложения двух указательных местоимений: 1) от, она, оно, род. ед. оного, оноп>, оного и т. д. по образцу тъ, та, то (см. § 85) и 2) и, я, е, род. ед. его, егь, его и т. д. по образцу мои, моя, мое (см. § 86). У первого были заимствованы формы именительного падежа ед., мн. и дв. числа, а у второго — формы косвенных падежей (включая сюда, разумеется, и вин.). Ср. в склонении личного местоимения 1-го л. (с очень древнего времени) подобные же отношения между именительным падежом и косвенными: я, HO мене (род. ед.), мънгъ (дат. ед.) и пр., МЫ, HO насъ (род. мн.) и пр., вгь (им. дв.), но наю (род., предл. дв.) и т. д. Замечаний требуют только отдельные падежные формы:
а) В именительном падеже личное местоимение 3-го л. ещё в древнерусскую эпоху отличалось по ударению от указательного (днъ, она, оно, но: бнъ, дна, оно и т. д.). Впрочем, в Чудовском Новом завете XlV в. (древнейшей рукописи с ударениями над словами) ещё наблюдается колебание: дни: они.
191
б) Винительный падеж (старый, не равный род.) у этого но-
вого личного местоимения: и, ю, е (вин. ед.; по-старославянски: н, га, іе), гь, гь, я (вин. мн.; по-старославянски: и, и) нередко
встречается в древнерусских текстах, постепенно уступая место родительному: его, егь, его (ед.), ихъ (мн.). Так, в „Повести временных лет“: „взяша и (его) въ лодью, учашеть и (Владимира) мати (Ольга) креститися;... и принесоша я (деревлян; старославянское іа)... вринуша е (=« из гь) въ яму; побегоша людье... и повелЪ Ольга имати е (=-» из гь)" и т. д. Новая форма винительного в письменных памятниках появилась в XII—XIlI столетиях. Особенность этой формы винительного (равной родительному) заключается в том, что она употребляется независимо от того, идёт ли речь об одушевлённом предмете или о неодушевлённом: вижу его (волка, стол и т. д.).
Из этих вариантов старой формы винительного падежа в севернорусских говорах (северо-западных, поморских и др.), в разговорной речи и в фольклоре уцелела форма вин. ед. женск. р. ю (после предлогов ню). Например, в „Онежских былинах” по записи Гильфердинга: „целовал ю во уста во сахар-нии”, в песнях, записанных П. И. Рыбниковым: „он ю (полени-цу) надвое порозорвал; на ню (супротивницу) красное солнышко не оппекёт...”; в былинах новой записи (советского времени): „добру-молодцу-богатырю ю (силушку царя Каина) не объ-ехать-то на добром кони” (Былины М. С. Крюковой, 1,87).
