150 языков и политика. 1917 - 2000. Соц-лингвистические проблемы СССР и постсоветского пространства. - Алпагов В.М.
ISBN 5-4282-158-7
Скачать (прямая ссылка):
Сложившуюся ситуацию так суммирует в несколько усредненном виде Л П Крысин: русский язык "превращается из языка политически господствовавшей нации в язык национального меньшинства (нередко к тому же гонимого). У него появляются функциональные свойства, характерные для языков национальных меньшинств: преимущественное использование в бытовых и семейных ситуациях; функциональная вторичность в социально значимых сферах — делопроизводстве, законотворчестве, средствах массовой информации, образовании" |Крысин, 1994, с. 123-124]. В разных государствах, правда, ситуации несколько различны. В Латвии или Азербайджане уже сейчас дело обстоит так, как пишет Л. П. Крысий. Скажем, в Казахстане роль русского языка
169
пока еще значительнее, но при сохранении нынешних тенденций описанная выше картина в будущем очень реальна.
До 1991 г. западные советологи нередко давали прогнозы будущего развития языков в СССР. Иногда, как мы уже писали, прогнозировались гибель всех языков, кроме русскою, или переход к пятнадцатиязычию. Чаще всего исходили из длительного сохранения существовавших тенденций. Так, автор одной из статей о языковой ситуации в Прибалтике прогнозировал, что к 2017 г. в Латвии русский язык будет преобладать над латышским, а в Эстонии позиции русского и эстонского языков будут примерно равны (Knowles, 1989, с. 164-171J. И это печаталось в 1989 году! Лишь одного никто не мог предсказать — того, что случилось в тех же Латвии и Эстонии на самом деле.
У русскоязычного населения в таких государствах одновременно страдают и погребпость идентичности (во многих сферах общения оно не может употреблять русский язык), и потребность взаимопонимания (у него в прямом смысле нет общего языка с господствующим этносом). Из такой ситуации существуют четыре выхода, все они в той или иной степени реализуются. Во-первых, можно пожертвовать потребностью идентичности, выучить новый государственный язык, привыкнуть использовать его на работе и в официальных ситуациях, сохраняя русский язык в семье, в клубах и землячествах. Во-вторых, можно пожертвовать потребностью взаимопонимания, отказаться от социальной активности и замкнуться в рамках русскоязычной общины (см. ситуацию отказа от общения в первой главе книги). В-третьих, можно сохранить обе потребности ценой отъезда туда, где все говорят по-русски. Наконец, в-четвертых, ради удовлетворения обеих потребностей можно -бороться за изменение установившегося порядка; это может быть борьба за изменение государственных границ или за создание русских автономий.
Сейчас появилась точка зрения о том, что лишь первая из этих стратегий допустима. А Подлуцкий, например, утверждает: "Русский по происхождению и культуре гражданин любого ННГ (нового независимого государства. - В. А.) должен сознавать, что знание государственного языка страны, где он живет, самоидентификация себя в первую очередь в качестве гражданина этого государства, а уже затем как этнического русского, является непременным условием для успешной карьеры и бесконфликтных взаимоотношений с большинством сограждан" (НГ, 17.12.1994]. Автор явно исходит ил модели "плавильного котла" США. Однако
170
русскоязычные в СНГ и Прибалтике — не иммигранты. Ситуация с ними более сходна с судетскими немцами в Чехословакии или французами в Алжире. При разном развитии двух указанных ситуаций здесь был общий элемент: судетские немцы так и не признали себя чехами немецкого происхождения, а французы — алжирцами французского происхождения. Итог оказался сходным: принудительный или вынужденный отъезд. Мы не хотим сказать, что, скажем, всех русских, живущих в Кыргызстане, ждет такая судьба, но призыв к ним А. Подлуцкого стать киргизами русского происхождения вряд ли реален.
Показательны опросы последних лет, приведенные в книге (Белоусов, Григорян, 1996). Из опрошенных русских в Кыргызстане ни один не заявил, что "умеет говорить по-киргизски" или что слушает радиопередачи на киргизском языке [Белоусов, Григорян, 1996, с. 68); в Узбекистане 30% опрошенных русских "умеют говорить по-узбекски" и 10% слушает узбекское радио [Белоусов, Григорян, 1996, с. 103]. Готовы обучаться арабской графике менее 15% русских Кыргызстана и 20% Узбекистана |Белоусов, Григорян, 1996, с. 104].
Дело здесь, видимо, не столько в степени демократичности того или иного государства (единственный фактор, принимаемый во внимание А. Подлуцким), сколько в культурных факторах и степени престижности того или иного языка. Вариант "плавильного котла" наименее реален в двух случаях: когда очень различны культуры, скажем, христианская и мусульманская (случай Алжира), или когда язык меньшинства более престижен для него, чем государственный язык (случай судетских немцев). Но в "ближнем зарубежье" первое нередко, а второе имеет место практически везде. Кстати, в Прибалтике ситуация повторяется уже второй раз. В некоторых новых государствах американская модель официально берется на вооружение. Вице-премьер правительства Казахстана Н. Шайкенов прямо заявляет: Этническое многообразие для Казахстана — это не проблема, а положительный факт. Казахстан в этом смысле похож на Америку. Я думаю, что через десятилетия здесь тоже возникнет своеобразный melting pot, плавильный котел" [HГ, 19.03.1996]. Вопрос об общем языке Н. Шайкенов, однако, обходит. Отметим, что такие идеи высказывают официальные деятели в Казахстане, где с русской общиной нельзя не считаться, но не в казалось бы более вестерннзи-рованной Прибалтике, где концепция национального государства
