150 языков и политика. 1917 - 2000. Соц-лингвистические проблемы СССР и постсоветского пространства. - Алпагов В.М.
ISBN 5-4282-158-7
Скачать (прямая ссылка):
Отношение к языковой ассимиляции и к ограничению функций малых языков могло быть различным. Многое зависело от культурных ориентации. Например, отсутствие письменности и
124
образования на мегрельском и сванском языках не вызывало особого протеста у соответствующих народов, которые при значительных языковых отличиях от грузин имели общую с грузинами культуру и издавна читали и писали по-грузински. "Несмотря на значительное число сванов (их более 30 тысяч), знание сванского языка не является престижным, многие сваны в качестве родного языка называют грузинский" (Кибрик, 1992, с. 70]. Как сказал западному исследователю один образованный мегрелец: "Филологически мегрельский язык — язык, но социологически — диалект грузинского" [Hewitt, 1989, с. 143|. Его собеседник с ним не согласился, но данные слова отражают господствующие представления мегрельцев и сванов
Однако иначе смотрели на грузиниэацию абхазы и осетины, несмотря даже на более высокий статус своих языков они отказывались считать себя народами грузинской культуры. Абхазы, в отличие от мегрельцев и лазов в прошлом не знавшие грузинского языка, считали меньшим злом русский язык; о результате, к 60-м гт. они имели начальное образование по-абхазски, а с пятого класса их школы переходили на русский язык |Hewitt, 1989, с.137|. По мнению А. Беннигсена и Ш. Келькежей, лишь Москва защищала абхазов от полной грузинизации !Bennigsen, Quei-quejay, 1967, с. 26|. Попытка грузинских властей в 1978 г. усилить позиции грузинского языка вызвала в Абхазии демонстрации с требованиями официально уравнять абхазский язык с грузинским и русским и даже призывами к выходу Абхазии из Грузинской ССР. Власти пришлось идти на компромисс в виде допущения телепередач на абхазском языке и преобразования Сухумского пединститута в университет с чтением отдельных курсов на абхазском языке (Hewitt, 1989, с. 140]. Сходной была ситуация и в Южной Осетии.
Жесткая ассимиляторская политика в Грузии или Таджикистане, пожалуй, — самый яркий пример, опровергающий распространенные сейчас представления о СССР как стопроцентно унитарном государстве и о чисто декоративном и демагогическом характере советской федерации. Языковые противоречия в СССР далеко не сводились к схеме: русский язык — все остальные. Отметим, кстати, что в западной литературе наряду с концепцией о стремлении московской власти уничтожить все языки, кроме русского, существовала и точка зрения о политике, направленной на превращение СССР в пятнадцатиязычное государство [Pool, 1978, с. 240].
125
Если до вытеснения абхазского языка было далеко, то существование таких языков, как мегрельский или сванский, находилось под угрозой. Особо трудным было и положение языков тех народов, которые подверглись в 30-40-е гт. депортациям (отметим, что одна малочисленная национальность — дальневосточные японцы — подверглась перед войной физическому уничтожению). Правда, статус ряда языков репрессированных народов был во второй половине 50-х гг. восстановлен, но, конечно, они понесли значительный урон Л статус немецкого и крымскотатарского языков восстановлен не был. Оба языка и в 70-80-е гг. были далеки от исчезновения, но количество их носителей резко снизилось, а многие функции с 40-х гг. не развивались. Хотя в Узбекистане с 1957 г. существовала крымско-татарская газета, а с 1980 г. — крымско-татарский журнал, с 1968 г. в Ташкенте появилось отделение крымско-татарских языка и литературы в пединституте, а с 70-х гг. — школьное образование на данном языке, однако, по мнению деятелей национального движения, более 80? крымских татар к 80-м гг. не умели читать и писать на материнском языке [Lazzerini, 1985, с. I20J. Немецкий язык, согласно переписям, принадлежал к языкам с особо быстрым сокращением числа носителей.
Особо следует сказать о ситуации с идишем, которую в западной литературе обычно принято выделять специально как самую трагическую. Г. Льюис называет идиш единственным непризнанным языком в СССР [Lewis, 1972, с. 268], а благожелательный к СССР Б. Комри указывает на ситуацию с этим языком как на один из наименее успешных аспектов советской национально-языковой политики |Comrie, 1981, с. 187]. И это при том, что и западные исследователи отмечают, что в 20-30-е гг в СССР действительно много было сделано для развития идиша [Peltz, Kiel, 1985, с. 279-296|. В 20-30-с гг. этот язык даже считался одним из официальных языков Белорусской ССР. Но в 1948-1949 гг., как известно, выпуск литературы на этом языке был прекращен, школы закрыты, а практически все деятели национальной культуры репрессированы. Лишь одна газета в Биробиджане никогда не закрывалась [Peltz, Kiel, 1985, с. 297]. Позднее ситуация чуть улучшилась, и приведенные слова Г. Льюиса — все же некоторое преувеличение: с 1961 г. издавался журнал "Советиш геймланд", публиковались сочинения еврейских писателей, с 1979 г. в Биробиджане появились еврейские школы (видимо, для них в 1982 г напечатали уже упоминавшийся букварь) Однако по сравнению
126
с тем, что было до войны, это было очень мало; к тому же Биробиджан с очень малым процентом еврейского населения так и не стал центром еврейской культуры в СССР. Количество же носителей данного языка упало больше, чем какого-либо другого языка в СССР. В 1926 г. его назвали родным 71,9% советских евреев, а в 1970 г. — лишь 17,7% [Lewis, 1972, с. 139). Правда, по мнению того же Г Льюиса, фактический процент несколько выше: некоторые скрывают знание идиша (Lewis, 1972, с. 42].
