150 языков и политика. 1917 - 2000. Соц-лингвистические проблемы СССР и постсоветского пространства. - Алпагов В.М.
ISBN 5-4282-158-7
Скачать (прямая ссылка):
Для русского населения страны такая ситуация была вполне благоприятна. Недаром русские в республиках, в частности, в
1 1•UtLItI птпельнис исключения В 1967 і нв всесоюзной студенческой конференции по структурной и прикладной лшегвнетнкс студсіггха нт Риги делала доклад по-английски, монтируя int тем, чго інает английский лучше, чем русский Ik по воспринималось как отклонение от нерми. более естественное для Прибалтики с ее івпаднической ормсіггвцней
104
Узбекистане открыто приветствовали в 30-е гт. смену языковой политики IFierman, 1985, с. 213|. Точнее, надо говорить не о русском, а о русскоязычном населении. Сейчас этот термин нередко пызывает неприязнь и связывается с ассоциациями последних лет. Однако трудно его заменить каким-либо другим, поскольку множество одноязычных носителей русского языка всегда было (и остается) больше, чем множество этнических русских. Русскоязычные включали в себя более половины населения СССР. Наряду с практически всеми этническими русскими в их число входили, во-первых, многие лица смешанной крови, во-вторых, значительная часть лиц национальностей, особенно быстро терявших свои языки, вроде евреев или мордвы, в-третьих, лица многих национальностей вне мест компактного проживания. Так, почти все украинцы и белорусы в РСФСР оказывались русскоязычными, и этот процесс шел уже давно, недаром ложе в начале 30-х гг. так трудно было создать украинские и белорусские школы под Москвой или в Сибири. В основном сохраняли свой язык корейцы на Сахалине, татары в Казани и даже в Москве, но в Средней Азии среди тех и других велик процент русскоязычных. В большинстве своем нерусские русскоязычные до периода перестройки не чувствовали себя неполноценными в языковом отношении и редко стремились выучить языки своего этноса.
Русскоязычное население СССР почти всегда успешно реали-зовывало как потребность идентификации, так и потребность взаимопонимания Сложности могли возникнуть, если кто-нибудь из русскоязычных попадал в узбекский кишлак, где вообще не говорили по-русски, но такое положение дел сохранялось именно потому, что подобные ситуации встречались нечасто. Призывы коммун истов-идеал истов вроде Г. Ф. Гринько добровольно отказываться от русского языка никогда не реализовыва-лись. Попытки заставить русских Дальнего Востока выучить нанайский язык вызывали лишь протесты и жалобы [Зак, Исаев, 1966, с. 15|. Даже в Казахстане, где не раз предпринимались попытки заставить русскоязычную администрацию выучить язык коренного населения, начиная от упомянутой выше кампании начала 20-х гг. и кончая начальным периодом перестройки (после первых волнений на национальной почве в 1986 г.) никогда из этого ничего не получалось. Еще пример из студенческих воспоминаний автора книги Студент МГУ из интеллигентной семьи, проживший детство в Баку, на вопрос о том, знает ли он азербайджанский язык, ответил: "Умею только ругаться". Рус-
105
скоязычныс в подавляющем большинстве, независимо от социального положения, культурного уровня или мировоззрения, просто не замечали того, что в обществе существуют языковые проблемы.
Несколько особая ситуация появлялась там. где русские оказывались в слишком большом меньшинстве. Например, проведенное уже в 80-е гг. социологическое обследование среди сотрудников научных учреждений Еревана показало, что 84,9% русскоязычных научных работников знали армянский язык, правда, более в разговорной, чем в письменной сфере (Катанян, 1995, с.92-941. Вообще, в Армении при самой большой в СССР языковой однородности и малочисленности русских последние обычно как-то знали армянский язык Но это было скорее исключением в стране.
Ситуация среди остального населения СССР была принципиально иной. Этим людям надо было жертвовать либо потребностью идентичности, либо потребностью взаимопонимания. Обе категории населении исчислялись миллионами, но ситуация не была симметричной. Потребностью взаимопонимания обычно жертвовали бессознательно, не видя необходимости в расширении социальных связей1. Потребностью же идентичности жертвовали сознательно. Возможное ощущение этнической и языковой неполноценности компенсировалось ощущением престижности русского языка. В итоге пока для массового сознания существование единого СССР считалось само собой разумеющимся, принудительное освоение русского языка принималось "молчаливым большинством" как если и не наилучшая, то по крайней мере естественная ситуация. Овладение "чужим" престижным языком повышало социальный статус человека и не казалось несчастьем ни для него самого, ни для окружающих.
Показательно событие, происшедшее в конце 1958 г. при проведении школьной реформы. У нас, по крайней мере до перестройки, оно не привлекало большого внимания, (см., впрочем Советкин, 1974-1980, т. 2, с. 41). Но на Западе ему посвящена обширная литература | Upset, 1967, с. 187-188; Silver, 1978, с. 189; Kreindlcr, 1985 Ь, с. 356; Knowles, 1989, с. 158; Kirkwood, 1991, с 641. Речь идет о полученном родителями праве выбора школы
1 Бывали и о у чан сшнвтелыюй жертвы, коїла человек, знал как-то русский пик, отказывался обшатьев на нем даже иеноП собственной невыгоды (например, продааси с покупателем) Такие ситуации встречались а советское время в Прибалтике
