150 языков и политика. 1917 - 2000. Соц-лингвистические проблемы СССР и постсоветского пространства. - Алпагов В.М.
ISBN 5-4282-158-7
Скачать (прямая ссылка):
Безусловно, изменение курса было связано с принудительными и жесткими мерами. Бывший нарком по делам национальностей с середины 30-х гг., а еще более явно в военные и послевоенные годы возвращался к политике царских времен. При этом он в чем-то следовал и идеям, высказанным им же в первые годы после революции. Если действительно было необходимо, чтобы новая власть стала для малых народов страны "родной" и "понятной" на их материнских языках, то после окончательной победы этой власти "обертка" национальных языков уже и нс так нужна. И если когда-то Коми АССР первой рапортовала о полной "коренизации" начального образования, то теперь, в первые послевоенные годы просветитель народа коми В. И. Лыткин (когда-то секретарь комиссии по латинизации русского языка), вновь попав на родину после тюрьмы и многолетней ссылки, обнаружил, что детям коми, не владевшим до школы русским языком, запрещают даже на переменах говорить между собой на материнском языке; точно так было, когда сам В. И. Лыткин до рсволю-
7*
99
ции начинал учиться в русской школе | Со ветки н, 1974-1980, т.2, с. 401.
Но в этой жесткой и нередко несправедливой политике была и объективная сторона. Недаром такая политика пережила И.В.Сталина и существовала при всех "оттепелях" и "заморозках". Если воспользоваться дореволюционными формулировками В. И Ленина, то власть вернулась к "принуждению", "вколачиванию" и обучению русскому языку "из-под палки". Однако учить русский язык действительно заставляли и "потребности экономического оборота". Курс двух первых послереволюционных десятилетий, направленный на удовлетворение потребности идентичности всех народов, при всей своей привлекательности и гуманности противоречил объективной ситуации. На том уровне развития, на котором тогда находился СССР, потребность взаимопонимания была главной. А это означало первенствующую роль русского языка во всех сферах жизни, стабильное существование на региональном уровне некоторых других сравнительно крупных языков и постепенную деградацию "малых" языков. И западные наблюдатели, как бы они эмоционально ни относились к русификации, обычно признают се закономерность [Comrie, 1981, с.22; Lewis, 1972, с. 64; Koutaisoff, 1951, с. 123).
Сталинская политика при всей своей грубости была однотипна не только политике царской России, но и политике других индустриальных государств. Напомним, что во Франции и в 30-40-е гг. вообще ни в одной официальной сфере не допускалось использование каких-либо языков, кроме французского. В это же время саамских детей в цивилизованных Норвегии и Швеции били в школах за саамскую речь [Skutnabb-Kangas, 1983, с. 309]. Сейчас в Европе это уже прошлое, но в Кении или даже среди канадских индейцев и в наши дни такое встречается [Pennycook, 1995, с. 40|. В США те же цели достигаются иными методами: в школах для иммигрантов иногда ученик должен платить учителю 25 центов за каждое невольное использование материнского языка [Auerbach, 1995, с. 25). В 30-40-е гг. советская власть, пусть иногда лишь по инерции, но заботилась о сохранении башкирского или ненецкого языка больше, чем французская о сохранении бретонского или японская о сохранении айнского.
Смена курса была закономерной. И все же предшествующий курс нельзя рассматривать только как неудачу. Во-первых, многие языки за два десятилетия уже достигли такого уровня развития, что простой возврат к ситуации до 1917 г. не был возможен.
100
Во-вторых, СССР оказался первопроходцем той политики, которая в последние десятилетия все более привлекает к себе внимание, прежде всего в развитых странах. Безусловно, наша страна была "пионером концепции образования на материнских языках" IKrcindler, 1982, с. 27]. А эта концепция, еще в 50-е гт. выдвинутая в документах ЮНЕСКО, все более завоевывает популярность в мире, хотя не везде ее пока что можно реализовать. В области языковой политики, как и в ряде других областей, в нашей стране после Октября произошла попытка прорыва в будущее, который, к сожалению, не был подкреплен реальным уровнем развития государства и общества. В период "сталинского термидора* произошел откат назад, но многое в советском опыте 20-30-х гг. заслуживает внимания
ГОДЫ СТАБИЛЬНОСТИ
После бурного периода 1917-1941 гг. последующие почти полвека, примерно до 1987-1988 гг., не отличаются в области национально-языковой политики в СССР значительными событиями, по крайней мере, на общесоюзном уровне. На местном уровне иногда происходили те или иные события — от частных орфо-графических реформ до существенной смены литературного языка в целом, как это произошло в Молдавии в 1951 г.1. Однако в основном сформированная в 30-е гг. языковая политика продолжала сохраняться при отдельных частных модификациях2. Поэтому данный период может быть рассмотрен суммарно.
Иначе обычно поступают в западной советологии, где историю советской языковой политики, как и всего остального, принято членить "по царствованиям". Принято выделять периоды до 1953 г.} 1953-1964 гг.ис 1964 г.; [см., например, Lewis, 1972, с.67; Kreindlcr, 1989, с. 47|. Пишут, в частности, о том, что период 1945-1953 гг. был особенно плох для национальных языков, а после смерти И. В. Сталина произошел некоторый сдвиг в сторону от репрессивного централизма [Lewis, 1972, с. 73-74|. Однако здесь можно говорить скорее об изменении общественной атмосферы (единственный аргумент Г. Льюиса — возобновление дис-
