Работы по поэтике: Переводы - Якобсон Р.
Скачать (прямая ссылка):
153 Поэт был встречен дома отнюдь не радушно; царь Николай подтвердил запрет на публикацию «Бориса Годунова», на которую поэт столь сильно рассчитывал, и сделал ему выговор через шефа жандармов генерала Бенкендорфа за его самовольные поездки. У поэта была отнята свобода передвижения; его литературной деятельности ставились всевозможные препятствия. Он чувствовал, что кольцо вокруг него сжимается; о своем положении он писал 24 марта 1830 г. Бенкендорфу: «Оно до такой степени неустойчиво, что я ежеминутно чувствую себя накануне несчастья, которого не могу ни предвидеть, ни избежать» [подл, по-франц.], От него постоянно требовали все больших и больших уступок, окончательной капитуляции.
Я говорю о постепенной капитуляции поэта, но не о его перерождении или переориентации, как нередко называют этот процесс. Пушкин, мечтавший в пламенных юношеских стихах о том, что мы «кровавой чашей причастимся», чашей революции, мог изменить свое мнение о пути к освобождению; мог утратить веру в его осуществимость и объявить борьбу за освобождение преждевременной и поэтому безнадежной бредовой идеей; мог в отдельные периоды своей жизни воображать свободу, о которой мечтал, в совершенно разных общественно-политических и философских контурах; мог — вследствие усталости и разочарования, вследствие невозможности дальнейшей борьбы, невозможности бегства в «чужие края», но главным образом, видимо, вследствие невозможности творческой деятельности без подчинения тогдашним гнетущим условиям -покориться своим гонителям и даже искусно льстить им — и,действительно, он сам неоднократно признает лицемерную маскировку своего к ним отношения («я стал умен, я лицемерю»), отечественная и литературная традиция предоставляет ему поучительные образцы подобного лицемерия, но он никогда не забывал, да и, собственно, не скрывал того, что «тюрьма есть тюрьма». Есть известный русский анекдот о барабанщике, который на вопрос о том, убил бы он царя, ответил: «Чем? Этим барабаном?» Пушкинская преданность царю была ничуть не более глубокой. Что поразило Пушкина в так называемом преступлении Радищева? Недостаточность средств, превратившая его борьбу в «деяние сумасшедшего»: «Мелкий чиновник, человек безо всякой власти, безо всякой опоры, дерзает воору* житься противу общего порядка, противу самодержавия, противу Екатерины» (ПСС, VII, 353). По сходным же причинам Пушкин осуждает восстание декабристов, В письме Жуковскому от 7 марта 1826 г, он делает следующее равносильное капитуляции заявление: «Каков бы ни был мой образ мыслей, политический и религиозный, я храню его про самого себя и не намерен безумно противоречить общепринятому порядку и необходимости», Возражая «молодым якобинцам», осуждавшим высказывания в истории Карамзина в пользу самодержавия, Пушкин выдвигает лишь один довод: «Карамзин печатал Историю свою в России; „. государь ... налагал на Карамзина обязанность всевозможной скромности и умеренности» (ПСС, Vin, 368), Поэт никогда не был полностью подчинен таким капитулянтским программам: он то ищет способ получить у режима большую независимость, то отважно балансирует на грани легальности и воинственной оппозиции, то пытается обмануть царскую цензуру с помощью мастерского сплетения аллюзий, скрытых смыслов и аллегорий. Однако все эти колебания иоткпонения все жене ставят под сомнение сам факт мучительной капитуляции поэта, и образ «невольного чижика надо мной», который,
154 «забыв и рощу и свободу», находит единственное утешение в пении, Пушкину 30-х годов порой ближе, чем некогда гордая мечта плененного орла о свободе (стихотворение «Узник», 1822 г.). Его роковая женитьба полностью соответствовала этим капитулянтским настроениям, о чем свидетельствуют письма поэта и о чем догадывались его проницательные современники. Писатель Венелин пишет, например, в письме от 28 мая 1830г.: «... приходит пора, созреваешь, тут-то и без всякой физической нужды родится тоска по гнезду, которая Сгибает спину самого гордого человека перед этим законом; примером и доказательством этому служит Пушкин...» [из письма Ю. И, Венелина к М. П. Погодину — см. «Литературное наследство», т, 16—18, M., 1934, с, 707].
В конце 1829 г. Пушкин в первый раз после ссылки посетил Царское Село, где все напоминало ему о его лицейской юности. Великолепные императорские сады с их знаменитыми памятниками вызывали в памяти образ героического периода петербургской монархии.
И въявь я вижу пред собою Дней прошлых гордые следы. Еще исполнены великою женою,
Бе любимые сады Стоят населены чертогами, вратами, Столпами, башнями, кумирами богов, И славой мраморной, и медными хвалами Екатерининских орлов.
Садятся призраки героев У посвященных им столпов.
Так после посещения Царского Села Пушкин, используя тот же размер, ту же строфику и то же название, видоизменяет свои юношеские «Воспоминания в Царском Селе», написанные пятнадцатью годами ранее к лицейским экзаменам и также воздающие хвалу «прекрасным царскосельским садам, скипетру великой жены», ее славным сподвижникам и памятникам, поставленным в ознаменование побед русского оружия, -Катульскому обелиску (см. ил л, 11) и Чесменскому памятнику (см. иял, 12), а также Морейской колонне (см. шш. 15), увековечивающей память двоюродного деда Пушкина, генерал-поручика Ивана Абрамовича Ганнибала, героя победы под Наварином. Торжественная официальная ода лицейской музы вскоре уступила место пламенной оде «Вольность» (!817), а «великая жена» также вскоре получила совсем иную оценку у молодого Пушкина: «Но со временем история оценит влияние ее царствования на нравы, откроет жестокую деятельность ее деспотизма под личиной кротости и терпимости, народ, угнетенный наместниками, казну, расхищенную любовниками, покажет важные ошибки ее в политической экономии, ничтожность в законодательстве, отвратительное фиглярство в сношениях с философами ее столетия - и тогда голос обольщенного Вольтера не избавит ее славной памяти от проклятия России» (1822) [ПСС, VIII, 128].
