Работы по поэтике: Переводы - Якобсон Р.
Скачать (прямая ссылка):
Либо такого рода колеблющаяся характеристика вызывает у читателя представление об уникальной, сложной, неповторимой индивидуальности, либо, если читатель привык к ясно очерченной обрисовке образов, у него складывается впечатление (здесь мы процитируем несколько пресловутых выражений, имевших хождение в критике пушкинского времени), что в романе «нет характеров» [«Атеней», 1828 г*, ч. I1N0 4, статья В.], «герой романа есть только связь описаний» [«Московский Телеграф», 1825 г., ч. 2, №>5, статья Н. А. Полевого], «характеристики бледны», «Онегин изображен не глубоко», «Татьяна лишена типичных черт» и т.п. Последующие попытки различных комментаторов осмыслить Онегина как тип приводили либо к выводам, которые по иронии судьбы противоречили друг другу, либо к таким парадоксальным формулировкам, как «типичное исключение». Именно предположение о том, что Онегин представляет прежде всего исторический тип, ведет к обычной ошибке, которую вслед за Герценом повторил известный историк Ключевский в отдельном очерке [«Предки Евгения Онегина»]. Онегинизм должен быть следствием неудачи декабрьского восстания 1825 г.; Онегин, — говорят критики, — это сломленный декабрист* Историко-литературные исследования показали, однако, что, в соответствии с некоторыми деталями романа,
222 его действие относится к первой половине 20-х годов, а завершается весной 1825 г. Более того, две трети общего объема «Евгения Онегина» были написаны до конца 1325 г. Как красноречиво свидетельствуют письма Рылеева и Бестужева к Пушкину, надлом Евгения был совершенно неприемлем и чужд будущим декабристам, равно как им были чужды холодная проповедь Онегина влюбленной Татьяне, изъявление любви «равнодушной княгине» и фактически все существование Онегина (здесь нельзя не согласиться с Герценом) .
Попытки однозначной оценки социальной тенденции романа также были неудачны. Пушкин начал роман в эпоху бурных революций. Он сообщает об этом своим друзьям иносказательно (на случай полицейской проверки корреспонденции) * Он пишет, что «захлебывается желчью» в своей новой поэме [в письме к А, И. Тургеневу 1 декабря 1823 г.] и что «если когда-нибудь она и будет напечатана, то, верно, не в Москве и не в Петербурге» (письмо к А. А. Бестужеву 8 февраля 1824 г,). Настроения безысходности, которые, в связи с усиливающейся реакцией в России и с поражениями революционного движения в Европе, охватывают Пушкина в период бессарабской ссылки, сначала ассоциируются с бунтом. Это наиболее ярко отражено в лирике Пушкина данного периода. Безысходность усиливается, поэт постепенно приспосабливается к цензуре,, его бунт все в большей мере утаивается. В конце концов даже внешне безобидные фразы приобретают трагическую окраску в свете зловещих событий, связанных с декабрем 1825 г. В последней строфе романа цитата из Саади, которая не так давно казалась невинно-орнаментальной — «Иных уж нет, а те далече»*, приобретала смысл воспоминания о казненных и томящихся в неволе декабристах, а смерть Ленского ассоциировалась с заточением его прототипа, поэта Кюхельбекера. Тема смирения усиливается с каждой главой и достигает кульминации в заключительных словах Татьяны:
Но я другому отдана;
Я буду век ему верна3 .
В своей знаменитой речи о Пушкине Достоевский — в противоположность Белинскому - находит в этих словах не трагедию смирения перед жизнью, а апофеоз смирения, и он пытается обосновать его эстетически и распространить его на все творчество Пушкина. Однако тезис Татьяны повторяется вскоре после заключительной главы «Онегина» (завершенной в конце сентября 1830 г.) в прозе поэта — в повести «Метель» (октябрь 1830 г.) и в романе «Дубровский» (1832—1833) — как открытое, явное выражение смирения, и здесь уже невозможно применить интерпретацию Достоевского эстетически. Более того, этот мотив совершенно чужд творчеству молодого Пушкина: он открыто осмеивается в «Графе Нулине» (1825), а в поэме «Цыганы» (1823-1824), на которую ссылается Достоевский, дерзко осуждается именно тот, кто стремится к постоянной верности.
Бели автор «Униженных и оскорбленных» хотел приписать произве-
і
Ранее Пушкин использовал эту цитату из Саади в качестве эпиграфа к «Бахчисарайскому фонтану»,
3 Именно этот мотив безнадежного смирения Пушкин непосредственно связывает в «Путешествии Онегина & с признанием своего отступления от романтизма, которое некоторые советские критики по чистому недоразумению принимают за революционный элемент в творческом развитии поэта.
223 денню Пушкина смысл решительного предостережения против «фантастического» революционного действия, то и антипод Достоевского Писарев в своей полемике с Белинским склонен отстаивать ту же самую позицию: «Весь "Евгения Онегин" — не что иное, как яркая и блестящая апофеоза самого безотрадного и самого бессмысленного statu quo»4. Относительно недавно расшифрованные фрагменты еще одной главы романа раскрывают явную ошибочность этой тенденциозной, однобокой интерпретации. Эта глава, содержащая сжатый очерк революционной борьбы против реакции в России и в Европе, отвечала внутренней, духовной потребности поэта; о публикации столь оппозиционных, столь явно направленных против самодержавия мыслей нельзя бьшо и думать, даже одно только распространение рукописи грозило бы поэту суровой карой. В октябре 1830 г., опасаясь обыска, он сжег ее и оставил лишь зашифрованную запись начальных строк некоторых строф:
