Литературоведение в Германии - Шипллер Ф.П.
Скачать (прямая ссылка):
/933.
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ ПРОШЛОГО В ОЦЕНКЕ СОВРЕМЕННОГО БУРЖУАЗНОГО ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЯ
По мере того, как буржуазия из класса революционного, прогрессивного, превращалась в класс реакционный, регрессивный, она отказывалась от литературы своего собственного восхождения. Этому классу, защищающемуся от натиска родившегося в недрах буржуазного общества пролетариата, было «неприятно» вспоминать о своем собственном революционном прошлом. И поэтому буржуазия уже давно «забыла» о тех идеологах, в частности, поэтах, которые в свое время расчищали для нее дорогу от феодального мусора.
Вопрос о литературном наследстве стал особенно остро со вступлением буржуазного общества в эпоху империализма и пролетарской революции, с обострением противоречий, с загниванием капитализма и общим кризисом, экономическим и идеологическим. В поисках выхода из «кризиса культуры» буржуазия обращает свои взоры назад, к прошлому, и наряду с «воскрешением» всяких реакционных писателей обрабатывает своих классиков, вытравливает прогрессивные элементы из их
325
творчества, искажает революционных писателей и делает их «пророками» и «мучениками» «проклятых вопросов» современности. Этот процесс «приближения» и обработки литературного наследства особенно обостряется с фашизацией буржуазии. И если после войны, например в Германии, идеологи новой буржуазно-республиканской государственности старались «перекроить» творчество Гете, Шиллера, Берне, Гейне и т. д. в защиту Веймарской конституции, то сегодня^ германские фашисты делают из Гете «почти фашиста», а из Шиллера — предшественника... Гитлера. Аналогичные явления имеют место ив английской, французской и итальянской буржуазной критике. Методы и приемы этой «обработки» различны, в зависимости от принадлежности автора критических работ к той или иной группировке буржуазии и в зависимости от исследуемых ими писателей или проблем. Как на п р и мере оценки современной буржуазией революционной поэзии прошлого, мы в настоящей краткой статье остановимся на четырех работах, исследующих наиболее яркий период политической поэЗи/и 30— 40-х гг. на Западе. ,
1
Первое исследование — книга американского мелкобуржуазного критика, Соломона Липтцина, посвященная социально-политической поэзии 40-х гг. Германии1. Эта область немецкой литературы, особенно массовая ее
1 Salomon L і р t z і п. Lyric pionners of modern Germany. Studies in German social poetry. * New-York, Columbia University Press, 1928. О теперешней политической позиции автора нам ничего не известно.
326
продукция, чрезвычайно мало исследована; автор извлек много «забытых» писателей, проработал немало старых газет и журналов и в общем собрал довольно богатый материал. Но было бы бесполезно искать в его книге каких-либо попыток классовой диференциации материала: его, нов и димом у, больше всего беспокоит судьба мелкой и крупной буржуазии современной Америки, и поэтому в центре его исследования стоит вопрос об отношении рабочего и ремесленника к машине и производству в тот ранний период капитализма. Он устанавливает, что в поэзии этого периода борьба рабочего «с машиной и с хозяевами обсуждалась с коммунистической, демократической и аристократической точек зрения, и читателей знакомили с ее (борьбы рабочего. Ф. Ш.) характерными свойствами как самый жалкий обитатель трущоб, так и благороднейший мечтатель мансарды» (стр. 12).
Читателей, которых может взволновать эта дискуссия, автор тут же успокаивает: «Наступило время переоценки политической поэзии 40-х гг. Мы должны признать, что ее лозунги устарели и что ее проблемы потеряли свою остроту. Мы должны сохранить от гибели небольшую часть ее, представляющую эстетическую ценность, и предать остальное истории» (стр. 13). Но сама книга этого «спокойствия» лишена: наоборот, автора больше всего интересует «проклятый вопрос» о безработице, о «контрастах» между бедными и богатыми, об отношении рабочего к «машине». Установив, что поэзия 40-х годов весьма часто избирает своим объектом нищего, он продолжает: «Нищий не был, однако, самой патетической фигурой новой социальной лирики. Появился целый ряд новых действующих лиц, от безработного ткача до из-
327
немогающей от работы швеи, от благочестивого бедняка до свирепого преступника. Немецкий лирик стоял лицом к лицу перед теми же самыми проблемами промышленности и современного общества, которые тревожат нас ныне. Как-он реагировал на них? Как подходил он к новым пейзажам фабрик, к новой угрозе трущоб, к усиливающемуся антагонизму между богатыми и бедными»? (стр. 15). И дальше автор дает обзор поэзии К. Бека, М. Гартмана, А. Мейснера, Веерта, Дронке, Гервега, Фрейлиграта, Гейне и многих других; дает отрывочно, часто вне всякой связи с общей эволюцией творчества данных писателей — в результате получается конгломерат цитат лишь для утверждения того, что основа творчества всех этих «пролетарских поэтов» — мировая скорбь, социальная жалость, утопия и цинизм. Повидимому, автору необходимо доказать, что роль «социальной» поэзии сводится к тому, чтобы «вселить гуманность в сердца» обиженных и оскорбленных в буржуазном обществе. Свое исследование он заканчивает следующим: «Отныне мы можем обозначать социальную лирику 40-х гг. как лирику раннего натурализма. Она возникла среди поколения, воспитанного на мировой скорби, и дала этому поколению новую надежду и новый идеал: служение обществу, возвышение униженных. Она предсказывала наступление царства божия на земле путем замены взаимной конкуренции взаимопомощью. Она содрогалась от глубокой жалости к обездоленному пролетарию, отверженному неумолимым промышленным строем. Она показала добродетель в лохмотьях и теплую человечность в сердцах преступников, нищих и проституток. Она собрала вокруг себя безмолвных и выразила словами их гнев и их отчаяние.
