Литературоведение в Германии - Шипллер Ф.П.
Скачать (прямая ссылка):
1 Prof. Dr. Hans Naumann. Die deutsche Dichtung der Gegenwart. Vom Naturalismus bis zur^ neuen Sachlichkeit. 5. Aufl. Stuttgart. Metzler. 1931.
283
Германии (вытесненные христианством)... не сделались богами Германии», хотя «они и оставили нас», но они же оставили нам героическое, и это германско-народно-национальное спасет родину» И если в четвертом издании своего курса 1929 г. он еще рассматривает «стиль современной немецкой литературы», так называемую «новую вещность» (Neue Sachlichkeit), в связи с периодом относительной стабилизации, как стиль хозяйственно-технический, как преодоление экспрессионизма, то в 1931 г. он уже расценивает этот «стиль» как стиль фашизма с новыми, якобы «антибуржуазными» тенденциями национал-социализма. «П ацифизм в литературе, — декларирует он симптоматически,— устарел на целое десятилетие, он пережил себя. Стиль «новая вещность» — это «истинно немецкий стиль», и, проводя аналогию со «старой вещностью», натурализмом 80—90-х гг., он пишет: «Молодое поколение работает над тем, чтобы придать новые черты лицу искусства, и, более того, это молодое поколение должно лепить из самого себя сильно измененный новый немецкий небуржуазный тип». «Примечательно, — продолжает он, — что бог, техника и нация одновременно являются могущественными символическими силами, что тон поэзии делается более героическим, что часто,— именно в репортаже, заступившем место романа,— появляется фигура вождя, что вождь и друг, вождь и последователи избираются темой. Примечательно, как эта новая вещность стремится сопровождать новый, национальный, немецкий, небуржуазный (!) социализм, может быть, так же ин-
1 Hans Naumann. Die Gotter Germaniens. в «Vierteljahrsschrift fur Literaturwissenschaft und Geistesgeschichte». 1930. Heft 2, стр. 31.
284
тенсивно, как некогда, сорок лет назад, старая вещность, немецкий натурализм, поступала по отношению к старому, интернациональному, буржуазному (!) социализму». Расшаркиваясь, таким образом, перед национал-социализмом, наш фашистский профессор однако тут же дает понять, что он не связан с определенной фракцией фашизма, а хочет лишь «констатировать» это явление и объединить для спасения Германии все «национальные» силы, то есть и те фракции германского фашизма, которые тогда еще не были поглощены партией Гитлера. «Новая вещность» поэтому... не есть стиль германской «нации», «стиль современной эпохи Германии». «В нем проявляется образ и культ вождя, идея вождя и свиты, далее — идея военного товарищеского духа. Новая вещность определенно совпадает с некоторыми очень новыми национал-социалистическими течениями, но скорее в военно-человеческом, чем в политическом отношении. Именно на это опираются искания как там, так и здесь. Это все не может иметь общие, внешние, поверхностные причины, но должно быть связано с глубокой перестройкой типа. Этот вновь образующийся тип, с которым, как кажется, наитеснейшим образом связана новейшая поэзия, стремится к воле, определенности, эластичности и активности, он ценит выправку, дисциплину, классификацию и расчленение, умственную иерархию в спаянном товариществе, он ценит символы, вид и манеры, повиновение и приказание, преданность и авторитет, < Charisma», богом отмеченного вождя, и спокойную, полную доверия самоудовлетворенность, подчинение последователей. Он вновь открыл во всех этих областях старые, добробуржуазные реальности; он сделался до некоторой степени более германцем и отбросил немецкое буржуаз-
285
ное своеволие.^ вечный сверхиндивидуализм, беспокойное, терзающее душу сознание ответственности, затормаживающие приступы буржуазной болезни» 1. Все эти качества Науман вывел из анализа ряда фашистских произведений. Это не что иное, как «теоретическое обоснование», апофеоз национал-социалистической «художественной» халтуры, преподносимой ежедневно в «репортаже» и выдаваемой нашим фашистским ученым мужем за «высокую художественную литературу». Это слепое повиновение «сильному црждю» Гитлеру, прославление «творчества», воспевающего «подвиги» черной сотни, ландскнехтов германского фашизма, убивающих революционных рабочих.
Какие же это «докапиталистические», «добробуржуаз-ные реальности», к которым возвращается «новая вещность», в противовес буржуазному индивидуализму? Это — «нация и бо г», древний германский «м и ф», с которым «новая вещность автоматически связана». Но, провозглашая этот «стиль» стилем современной германской нации, «стилем эпохи», наш фашист-профессор попал в неловкое положение: как же тогда быть с литературой коммунистического движения в Германии? Выход он находит в следующем «мудром» решении: конечно, коммунистическая литература тоже включена в стиль «новой вещности», но она на место «нации, бога и мифа» ставит... понятие пролетариат, и а то время, как «новая вещность» фашизма продуктивна, литература коммунизма представляет собою «непродуктивный», бесплодный вариант этой вещности... Комментарии, как говорится, излишни.
1 Там же, стр. 388—389.
286
Эта «теория» литературы Наумана весьма воинственна и в множестве вопросов соприкасается с точкой зрения на литературу и искусство официальных теоретиков Гитлера — Розенберга и Шульце-Наумберга. Характерно в ней и то, что она сочувствует лозунгу «простого», чисто пропагандистского искусства и особенно подчеркивает вопрос о создании своего, фашистского, «народного» и «рабочего», в противовес пролетарскому. Заканчивает он свой курс литературы апофеозом «нового царства», -— как известно, лозунга Стефана Георге.
