Истоки: Памятники древнерусской литературы - Саламатова Т. А.
Скачать (прямая ссылка):
Зело у Федора тово крепок подвиг был: в день юродствует, а нощь всю на молитве со слезами. Много добрых людей знаю, а не видел подвижника такова! Пожил у меня с полгода на Москве,— а мне еще не моглося,— в задней комнат
120
ке двое нас с ним, и, много час-другой, полежит да и встанет; 1000 поклонов отбросает, да сядет на полу и иное, стоя, часа с три плачет, а я таки лежу — иное сплю, а иное неможется; егда уж наплачется гораздо, тогда ко мне приступит: «долго ли тебе, протопоп, лежать тово, образумься,— веть ты поп! как сорома нет?» И мне неможется, так меня подымает, говоря: «встань, миленькой батюшко,— ну, таки встащися как-нибудь!» Да и роскачает меня. Сидя мне велит молитвы говорить, а он за меня поклоны кладет. То-то друг мой сердечной был! Скорбен, миленькой, был с перетуги великия: черев из него вышло в одну пору три аршина, а в другую пору пять аршин. Неможет, а кишки перемеряет. И смех с ним и горе! На Устюге пять лет беспрестанно мерз на морозе бос, бродя в одной рубашке: я сам ему самовидец. Тут мне учинился сын духовной, как я из Сибири ехал. У церкви в полатке,— прибегал молитвы ради,— сказывал: «как-де от мороза тово в тепле том станешь, батюшко, отходить, зел о-де тяшко в те поры бывает»,— по кирпичью тому ногами теми стукает, что коченьем, а на утро и опять не болят. Псалтырь у него тогда была новых печатей в келье,— маленько еще знал о новйзнах; и я ему россказал подробну про новыя книги; он же, схватав книгу, тотчас и в печь кинул, да и проклял всю новизну. Зело у него во Христа горяча была вера! Да что много говорить? — как начал, так и скончал! Не на баснях проходил подвиг, не как я, окаянной; того ради и скончался боголепне. Хорош был и Афонасьюшко миленькой, сын же мне духовной, во иноцех Авраамий, что отступники на Москве в огне испекли, и яко хлеб сладок принесеся святей троице. До иночества бродил босиком же в одной рубашке и зиму и лето; только сей Феодора посмирнее и подвиге малехнее покороче. Плакать зело же был охотник: и ходит и плачет. А с кем молыт,— и у него слова тихо и гладко, яко плачет. Феодор же ревнив гораздо был и зело о деле божий болезнен; всяко тщится разорити и обличати неправду. Да пускай их! Как жили, так и скончались о Христе Исусе, господе нашем.
Еще вам побеседую о своей волоките. Как привезли меня из монастыря Пафнутьева к Москве, и поставили на подворье, и, волоча многажды в Чюдов, поставили перед вселенских патриархов, и наши все тут же, что лисы, сидели,— от писания с патриархами говорил много; бог отверз грешные мое уста, и посрамил их Христос! Последнее слово ко мне рекли: «что-де ты упрям? вся-де наша Палестина,— и серби, и албанасы, и волохи, и римляне, и ляхи,— все-де трема персты крестятся, один-де ты стоишь во своем упорстве
121
и креститься пятью персты! — ток-де не подобает!» И я им о Христе отвещал сице: «вселенстии учителие! Рим давно упал,, и лежит невсклонно, и ляхи с ним же погибли, до конца враги быша християном. А и у вас православие пестро стало от насилия турскаго Магмета,— да и дивить на вас нельзя: немощни есте стали. И впредь приезжайте к нам учитца: у нас, божиею благодатию, самодержство. До Никона-отступника в нашей Росии у благочестивых князей и царей все было православие чисто и непорочно и церковь немятежна. Никон-волк со дьяволом предали трема персты креститца; а первые наши пастыри яко же сами пятью персты крестились, такоже пятью персты и благословляли по преданию святых отец наших Мелетия антио-хийскаго и Феодорита Блаженнаго, епископа киринейскаго, Петра Дамаскина и Максима Грека. Еще же и московский поместный бывый собор при царе Иване так же слагая персты креститися и благословляти повелевает, яко ж прежний святий отцы Мелетий и прочий научиша. Тогда при царе Иване быша на соборе знаменоносцы Гурий и Варсо-нофий, казанские чюдотворцы, Филипп, соловецкий игумен, от святых русских». И патриарси задумалися; а наши, что волчонки, вскоча, завыли и блевать стали на отцев своих, говоря: «глупы-де были и не смыслили наши русские свя-тыя, не учоные-де люди были,— чему им верить? Они-де грамоте не умели!» О, боже святый! како претерпе святых своих толикая досаждения? Мне, бедному, горько, а делать нечева стало. Побранил их, побранил их, колько мог, и последнее слово рекл: «чист есмь аз, и прах прилепший от ног своих отрясаю пред вами, по писанному: «лутче един творяй волю божию, нежели тьмы беззаконных!» Так на меня и пущи закричали: «возьми, возьми его! — всех нас обесчестил!» Да толкать и бить меня стали; и патриархи сами на меня бросились, человек их с сорок, чаю, было,— велико антихристово войско собралося! Ухватил меня Иван Уаров да потащил. И я закричал: «постой,— не бейте!» Так оне все отскочили. И я толмачю-архимариту говорить стал: «говори патриархам: апостол Павел пишет: «таков нам подобаше архиерей — преподобен, незлобив, и прочая; а вы убивше человека, как литоргисать станете?» Так оне сели. И я отшел ко дверям да набок повалился: «посидите вы, а я полежу», говорю им. Так оне смеются: «дурак-де про-топоп-от! и патриархов не почитает!»: И я говорю: «мы уроди Христа ради; вы славни, мы же бесчестии; вы сильни, мы же немощни!» Потом паки ко мне пришли власти и про аллилуйя стали говорить со мною. И мне Христос подал —
