Муза и мамона - Аникин А.В.
Скачать (прямая ссылка):
Трудно сказать, что имел в виду Маркс, говоря о «всей истории» внешней торговли России. Возможно, он думал о традиционно меркантилистском характере ее внешнеторговой политики — постоянном стремлении иметь активный торговый баланс, который покрывался бы ввозом драгоценных металлов. До 20 —30-х годов XlX века Россия добывала мало золота и серебра и Иогла обеспечивать его приток только экспортом своих товаров.
23 Все это наводит нас на вопрос: а что знал Пушкин о внешней торговле России его времени? Как это отразилось в его сочинениях и разговорах? Одним из самых замечательных документов, рисующих нам общественные взгляды поэта периода южной ссылки, является кишиневский дневник П. И. Долгорукова. Сидя за столом у наместника Инзова, молчаливый и малообщительный финансовый чиновник сочувственно и, по-видимому, точно фиксировал яркие и смелые речи Пушкина, его споры с другими гостями. 17 июня 1822 года в ответ на рассуждения заезжего чиновника «о торговле нашей с англичанами, о философии нынешнего века (...) Пушкин, не уступая также в способности обнять все и судить обо всем, сразился с ним и довольно основательно опровергал некоторые его заключения» 20. Ему только что минуло 23 года...
Очень скоро его сведения об англо-русской торговле отразились в описании кабинета юного Евгения, где было
Все, чем для прихоти обильной Торгует Лондон щепетильный Il по Балтическим волнам За лес и сало возит нам (...) (IV. 16).
Иными словами, Россия покупала в Англии предметы роскоши, а продавала сырье. Торговля велась почти исключительно через порты Балтийского моря, главным образом через Петербург. Вывоз русского хлеба в Англию через порты Черного моря был еще впереди, и еще дальше был ввоз из Англии машин.
Дав вдумчивый анализ этой (еще одной «экономической»!) строфы первой главы «Евгения Онегина», В. С. Баевский делает замечание по важному для нашей темы вопросу о познаниях Пушкина: «Поэт шутливо заметил о своем герое, что он был «глубокий эконом». С большим основанием эти слова можно отнести к автору романа» 2|.
С русской внешней торговлей связано использование обширной цитаты из Пушкина в статье Ф. Энгельса «Внешняя политика русского царизма». Это блестящий очерк внешней политики России в XVIII и XIX веках. С помощью Пушкина Энгельс объясняет реальные причины войны 1812 года между Францией и Россией. Ценой кратковременного союза с Наполеоном в 1807 — 1812 годах для России было присоединение к континентальной блокаде и разрыв торговых отношений с Англи-
24 ей. Но это лишало Россию важнейшего экспортного рынка. Далее, процитировав Пушкина и отметив, что отец Онегина не мог обойтись без денег, Энгельс пишет: «Россия могла получать деньги лишь посредством морской торговли и вывоза своего сырья на главный в то время рынок, в Англию; а Россия была уже слишком европейской страной, чтобы обходиться без денег. Торговая блокада становилась невыносимой. Экономика оказалась сильнее дипломатии и царя, вместе взятых; торговые отношения с Англией втихомолку были возобновлены; условия Тильзитского договора были нарушены, и разразилась война 1812 года» 22.
В письме Даниельсону Энгельс даже цитирует Пушкина по-русски и использует стихи из «Онегина» для того, чтобы сделать важное замечание методологического характера о подходе к экономическим явлениям. Поведение отца Онегина противоречит «мудрости» классической смитианской политэкономии. Таким же образом многие конкретные явления экономической жизни России 80 —90-х годов XIX века не укладываются в абстрактные схемы. Энгельс предлагает здесь учитывать при исследовании экономических явлений особенности места и времени, которые могут идти вразрез с «рационалистическими обобщениями» — абстракциями, основанными на ограниченном материале 3.
У старого Энгельса запомнившиеся ему с молодых лет стихи Пушкина из первой главы «Евгения Онегина» были «на слуху», и он пускал их в ход при удобном случае. Об этом свидетельствуют и воспоминания русских современников.
Фанни Михайловна Кравчинская была женой революционера-народника и писателя Сергея Михайловича Степняка-Кравчинского. Находясь в эмиграции, Кравчинские были приглашены к Энгельсу, в его лондонский дом. Ф. М. Кравчинская рассказывает, что она оказалась за обеденным столом рядом с Энгельсом и испытывала большое смущение, так как не говорила ни на одном западноевропейском языке. Тогда Энгельс обратился к ней и стал читать по-русски стихи Пушкина, начав со строфы «Мы все учились понемногу...» из первой главы «Онегина». Дойдя до особо интересующей нас седьмой строфы, Энгельс, как пишет автор, лукаво посмотрел на нее и закончил чтение этой строфой. «Произношение у Энгельса было прекрасное... декламировал Пушкина он чудесно. Я захлопала в ладоши
25 и воскликнула: «Да Вы отлично владеете русским языком, давайте говорить по-русски!» Однако Энгельс покачал головой и с улыбкой ответил: «Увы! — на этом кончаются мои познания в русском языке»» 24.
В воспоминаниях Кравчинской тонко передано, как естественно и тактично 70-летний Энгельс, сидя рядом с молодой иностранкой и ощущая необходимость какого-то разговора, мгновенно находит с ней общий язык, и этим языком оказывается поэзия Пушкина!
