Муза и мамона - Аникин А.В.
Скачать (прямая ссылка):
Ссылка Маркса на Евгения Онегина и его отца в книге «К критике политической экономии» представляет большую трудность для анализа. Она фигурирует
20 0 сложном научном контексте, трактующем вопрос о теории денег Давида Рикардо, крупнейшего политэконома классической школы и продолжателя дела Адама Смита. Кроме того, она содержит упоминание о весьма конкретных фактах британской внешней торговли с Россией, которые трудно комментировать, не располагая специальными источниками. В результате все имеющиеся комментарии скользят по поверхности, мало проникая в суть дела.
Приведу лишь один пример. Б. С. Мейлах ограничивается такой фразой: «К. Маркс, внимательно изучавший «Евгения Онегина», при характеристике основных типов отношений к товару, воспользовался первой главой романа...» 10 Во-первых, мы не располагаем данными, что Маркс «внимательно изучал» роман: М. П. Алексеев, например, считал, что Маркс знал «Евгения Онегина» только со слов Энгельса, и как на одно из доказательств указывал на то, что он назвал его «героической поэмой» (Heldengedicht). Не исключено, что Алексеев был прав. Во-вторых, выражение «типы отношений к товару» бессодержательно и не дает реального представления о том, какую роль играет у Маркса ссылка на Онегина и его отца.
К. Маркс отмечал, что классическая политическая экономия, освободившись в трактовке денег от односторонности меркантилизма, ударилась, так сказать, в другую крайность, рассматривая деньги (золото) исключительно как знаки стоимости и не учитывая всю сложность их функций. Она недооценивала роль золота как мировых денег, конкретнее — всеобщего покупательного и платежного средства на мировом рынке, и необоснованно утверждала, что золото вывозится из данной страны просто потому, что оно стоит в ней дешевле, чем за границей, и соответственно ввозится в те страны, где оно дороже. В примечании к этим соображениям Маркс развертывает еще более конкретную критику Рикардо, который, видя принципиальное сходство между товарами и деньгами, в то же время игнорирует не менее принципиальное'различие: деньги не только товар, но и нечто большее, чем товар, в силу своих свойств всеобщего покупательного и платежного средства. Здесь наконец следует интересующее нас место: «В поэме Пушкина отец героя никак не может понять, что то-baP — деньги. Но что деньги — товар, это русские поняли уже давно, что доказывается не только ввозом
21 хлеба в Англию в 1838 — 1842 гг., но и всей историей их торговли» 16.
Выражение «товар — деньги» (можно сказать «товар есть деньги») означает: важен сам по себе товар, т. е. произведенный для обмена, для продажи полезный продукт, а деньги, так сказать, приложатся, поскольку ведь товар можно продать. Выражение «деньги — товар» (деньги суть товар), напротив, означает, что, имея деньги, можно всегда купить товар, что в деньгах как бы заключена власть над товарами. Как видим, это две разные точки зрения на соотношение товара и денег.
Контекст, в котором фигурирует у Маркса ссылка на Пушкина, помогает глубже истолковать взаимное противопоставление Онегина и его отца как представителей разных эпох, дворянских поколений и мировоззрений. Дело не просто в том, что молодой Онегин воспитан и образован на новомодных идеях, тогда как отец принадлежит XVIII веку, эпохе наивного барского хлебосольства и расточительства. Такой конфликт едва ли заинтересовал бы Маркса. Для него важнее то, что мысли Онегина отражают высокомерные иллюзии классической школы, а представления его отца — скептицизм практиков, нутром чующих и на опыте убеждающихся, что, пока товар не реализован, он остается для владельца «вещью в себе». Лишь реализация, продажа товара за деньги (или залог земель, как в случае с Онегиным-отцом) завершает жизненный путь товара. В деньгах раскрывается подлинная «душа товара», свойство всеобщей обмениваемости. Это противопоставление с большой яркостью развивается в первом томе «Капитала», где речь идет о всеобщей погоне за наличными деньгами во время денежных кризисов: «Еще вчера буржуа, опьяненный расцветом промышленности, рассматривал деньги сквозь дымку просветительной философии (все тех же Смита и Рикардо.— А. А.) и объявлял их пустой видимостью: «Только товар — деньги». «Только деньги — товар!» — вопят сегодня те же самые буржуа во всех концах мирового рынка. Как олень жаждет свежей воды, так буржуазная душа жаждет теперь денег, этого единственного богатства» ,7.
Иначе говоря, ограниченность товара и власть денег с особой силой проявляются в условиях кризисов, которые, кстати говоря, классическая политэкономия считала чем-то малосущественным, несвойственным капитализму в принципе.
22 Остается интерпретировать часть примечания Маркса, связанную с внешней торговлей России. При пересказе стихов Пушкина для иллюстрации сугубо теоретического тезиса Маркс мог по ассоциации вспомнить предмет, который наряду с другими занимал его в этот период: англо-русские экономические отношения и их связь с экономическими кризисами в Англии. В течение 1855 года он по меньшей мере дважды возвращался к вопросу об экспорте русского зерна в Англию и его значении для экономики страны: в письме Ф. Лассалю от 23 января 1855 года и в статье «Ближайшие перспективы во Франции и Англии», написанной в апреле того же года. Логично допустить, что в это же время возникли и указанные фразы в первичной рукописи книги. Даты 1838—1842 годы, фигурирующие в Марксо-вом примечании, увязываются с его пристальным интересом к хронологии экономического цикла в Англии. В тот период экономические колебания в Англии, являвшейся крупнейшим производителем и экспортером промышленных товаров и важнейшим импортером сырья, оказывали решающее воздействие на мировой рынок. Эти годы были в Англии годами застоя и слабого экономического роста после острого кризиса 1837 года. Специфика этого периода состояла еще в том, что по причине неурожаев резко возросла цена хлеба. Цена пшеницы на внутреннем рынке была в 1839 году почти вдвое выше, чем в 1835-м, и сохранялась на высоком уровне в последующие три года. Среднегодовой ввоз пшеницы и пшеничной муки за 1838—1842 годы был почти в 10 раз больше, чем за 1833— 1837 18. Это внезапное расширение рынка, по традиции поглощавшего значительную часть русского хлебного экспорта, который набирал в то время силу, было с успехом использовано Россией. Как английские, так и русские данные о торговле показывают начиная с 1839 года рост ввоза в Англию русского зерна !<).
