Муза и мамона - Аникин А.В.
Скачать (прямая ссылка):
Едкая ирония Пушкина здесь вновь предвещает Салтыкова-Щедрина. В «Пошехонской старине» имеется «третий брат» радищевского и пушкинского помещиков, который переписал всех крестьян в дворовые,
203 отобрал у них землю и скот, «выстроил обок с усадьбой просторную казарму и поселил в ней новоиспеченных дворовых... Все время дворовых, весь день с утра до ночи безраздельно принадлежал барину»3. Вспоминается и градоначальник Угрюм-Бурчеев. создатель страшного мира, в котором «работы производятся по команде (...) Около каждого рабочего взвода мерным шагом ходит солдат с ружьем и через каждые пять минут стреляет в солнце». Подобно пушкинскому помещику, Угрюм-Бурчеев верит в «лучезарную даль, которая покамест еще задернута туманом» и которая на поверку оказываетсся только... казармами 4.
Пушкин основательно знал всего доступного в то время Радищева. Он упоминает, что многие из его трудов, написанных в сибирской ссылке, «относятся к статистике Сибири, к китайской торговле и пр.» (VI, 191), т. е. к экономическим вопросам. Пушкин слышал, что «сохранилась его переписка с одним из тогдашних вельмож, который, может быть, не вовсе был чужд изданию «Путешествия»» (VI, 191). Этот вельможа — граф Александр Романович Воронцов, начальник Радищева по службе в Коммерц-коллегии и петербургской таможне, немало сделавший для облегчения его судьбы. Письма эти были опубликованы лишь во второй половине века.
Находя в отдельных высказываниях Пушкина косвенное подтверждение своей концепции, Якушкин вместе с тем наталкивается и на большие трудности. Особенно загадочно такое нападение на Радищева: «Он поносит власть господ как явное беззаконие; не лучше ли было представить правительству и умным помещикам способы к постепенному улучшению состояния крестьян (...)» (VI, 194). Дело в том, что у Радищева в главе «Хотилов» имеется именно такой проект поэтапного ослабления и ликвидации крепостного права, рассчитанный на благоразумие властей и помещиков. Более того, В. И. Семевский, крупнейший авторитет в этой области, писал позже, что проект Радищева «по широте и определенности превосходит все ему предшествовавшие» .
Радищев предлагает реалистический и мирный путь. На первом этапе должно быть отменено «домашнее рабство»: если помещик берет крепостного для работы в свой дом, т. е. дворовым, тот автоматически становится свободным. К этому этапу относится свобода для кре-
204 стьян вступать в брак и запрещение выводных денег, т. е. платы помещику за девушку, выходящую замуж за «чужого» крестьянина. На втором этапе крестьянин становится полноправным собственником обрабатываемой им земли, он может выкупать свою свободу «за известную сумму», т. е. устанавливаемую не по произволу помещика, а, как можно понять, каким-то беспристрастным органом. Запрещается произвольное наказание без суда, крестьянин становится полноправным гражданином. Наконец, на третьем этапе «следует совершенное уничтожение рабства»6.
Якушкин должен был предположить, что Пушкин либо не заметил этот проект, либо намеренно и подчеркнуто игнорировал его. Первое представлялось ему невозможным, и он твердо встал на вторую позицию. Логика его была примерно такова. Поскольку Пушкин был скрытым единомышленником Радищева и делал ставку на радикальное и, возможно, насильственное разрушение крепостного права, Радищев, выступающий здесь как «постепеновец», его не устраивал. А цитированная выше претензия к автору «Путешествия из Петербурга в Москву» выдвигается Пушкиным, так сказать, для отвода глаз.
Многие пушкинисты — как до революции, так и в советское время — принимали версию Якушкина полностью или частично. Приведем лишь два примера. Большая статья Б. П. Городецкого подробно освещает общественную обстановку 30-х годов и обстоятельства создания статьи «Путешествие из Москвы в Петербург». Для объяснения нападок Пушкина на Радищева он использовал факт, на который не обратил внимания Якушкин,— различие между Пушкиным и мнимым автором статьи — каким-то «просвещенным русским неслужилым дворянином», довольно наивным домоседом-москвичом. Однако этот прием не очень успешно служит Городецкому. Он охотно забывает о нем, например излагая важнейшую главку «Москва», и полностью отождествляет рассказчика с Пушкиным. В ключевом же вопросе о судьбах крепостного права ему приходится отказаться от концепции «двух лиц», поскольку слова «путешественника» находят прямую аналогию в других сочинениях Пушкина. Кроме того, остается открытым вопрос о статье «Александр Радищев», где Пушкин, безусловно, выступает от своего лица 7.
Своего рода итоговым трудом о публицистике Пуш-
205 кина является большая книга М. П. Еремина, вышедшая двумя изданиями в 1963 и 1976 годах. Приведу сначала из Еремина одно место, которое бросает свет на тему всей моей работы. Автор говорит о трудных условиях, в которые была поставлена публицистика в николаевскую эпоху. Поскольку прямое обсуждение острейших проблем, особенно крепостного права, было невозможно, оно часто скрывалось за фасадом науки — прежде всего политической экономии. Это во многом объясняет особый статус экономической науки, интерес к ней со стороны образованного общества.
