Муза и мамона - Аникин А.В.
Скачать (прямая ссылка):
Вместе с тем для формы произведений Пушкина характерна особая прозрачность, незамутненность. Поэзия (да и проза) Пушкина удивительным образом сочетает высокую эмоциональность с особым рационализмом — точностью и конкретностью содержания. Подобную мысль высказал Дмитрий Мирский, литературовед и пушкинист, вернувшийся из эмиграции и ставший жертвой репрессий в 30-х годах: «Есть одна черта пушкинского стиля, резко отличающая его от большинства
160 современных ему западных поэтов, так же как и от большинства поэтов Возрождения. Это то, что можно назвать рационализмом и трезвостью его стиля. В стихах Пушкина поэтический смысл не искажает прозаического. Становясь орудием эстетического воздействия, слово ни в малейшей степени не перестает быть точным выразителем смысла. В этом Пушкин был прямой наследник классицизма, особенно в его позднейшей буржуазно-вольтеровской стадии» 17.
Как Пушкин сочетал несочетаемое, соединял не-соединяемое,— загадка его гения. Эту загадку критики и исследователи пытаются разрешить уже полтора столетия и, наверное, никогда не разрешат. Может быть, она и не имеет решения.
6
А В. Аникин XIV
У нас ни гроша верного дохода
(D
Личный и семейный бюджет Пушкина никогда не подвергался систематическому исследованию. Да и вообще в необъятной Пушкиниане нелегко найти работы, посвященные материальной стороне его жизни. Почему? Отчасти это объясняется недостатком материалов и трудностью задачи. Правда, волею печальной судьбы от Пушкина осталось больше имущественных и финансовых документов, чем от многих других знаменитых писателей. После гибели Пушкина над осиротевшей семьей по повелению царя была учреждена опека, которая оплатила из казенных денег его долги. Архив опеки, опубликованный в 1939 году, содержит сотни документов, иные из них чрезвычайно любопытны. В разное время публиковались также некоторые другие деловые бумаги, связанные с долгами, управлением и закладом имения, литературными гонорарами, изданием «Современника». Все эти прозаические вещи занимают большое место в переписке Пушкина. Мне кажется, эти источники недостаточно используются в пушкиноведении последних десятилетий. Для их анализа надо обладать знанием хозяйства, права и бухгалтерии, бытовой обстановки 30-х годов прошлого века, деловой этики той эпохи. Этим редкий исследователь может похвалиться.
Но есть, думается, и другая причина. Советские биографы и исследователи останавливаются перед этими вопросами также и потому, что не позволяет пиетет. Они испытывают сознательное или подсознательное опасение, что это похоже на копанье в грязном белье ве-
162 ликого человека, что разработка «меркантильных» тем может бросить какую-то тень на Пушкина. В 20-х годах об этом был более прямой разговор. Такие столпы пушкиноведения, как Щеголев и Вересаев, уделяли материальному быту Пушкина особое внимание. Они считали, что этот быт надо исследовать не из праздного любопытства, а для более полного понимания личности и творчества поэта. Вересаев резко возражал против опас-ливости и чистоплюйства биографов: «Скучно исследовать личность и жизнь великого человека, стоя на коленях,— обычная поза биографов. Скучно и нецелесообразно. Он и без того, сравнительно с нами, большой, а мы еще опускаемся на колени, делая себя еще меньше, еще меньше способными что-нибудь увидеть. По отношению к Пушкину это особенно вредно, потому что его все мы как-то особенно горячо полюбили, особенно всем он стал теперь нужен и незаменимо дорог, и поэтому здесь особенно трудно удержать требуемую ХОЛОДНОСТЬ (...) Чтобы понять его, нужно к нему подходить не с благоговейным трепетом поклонника, а с несмущающейся смелостью исследователя»
Феномен Пушкина в русской культуре в последние десятилетия привлекает внимание западных ученых. Англичанин А. Д. П. Бриггс задается вопросом: в чем секрет того благотворного воздействия, которое оказывает поэт на дух нации, на мораль русского человека? Он говорит, что подобное явление нелегко найти в культуре других народов. Далее Бриггс сетует, однако, на ту самую беду советской пушкинистики, о которой за полвека до него писал наш Вересаев, — на «непомерную почтительность и торжественность». И далее: «Опасность здесь состоит в том, что такое отношение отправит этого поэта в ряды классиков, о которых каждый говорит, что читал их, но которых никто не хочет читать» 2.
Я твердо уверен, что этого не произойдет. Но угроза «дегуманизации» Пушкина, несомненно, имеется. Этому может отчасти противодействовать изучение реалий повседневной жизни Пушкина, материального быта и личных финансов. Такое изучение возможно под различными углами зрения, но один из них имеет особое значение: как отразились эти факты и факторы в литературном творчестве Пушкина.
В письме жене от 21 сентября 1835 года из Михайловского в Петербург (а от письма этого на глаза навертываются слезы!) читаем: «А о чем я думаю? Вот о чем:
6*
163 чем нам жить будет? Отец не оставит мне имения; он его уже вполовину промотал; ваше (Гончаровых.— А. А.) имение на волоске от гибели. Царь не позволяет мне ни записаться в помещики, ни в журналисты. Писать книги для денег, видит бог, не могу. У нас ни гроша верного дохода, а верного расхода 30 ООО. Все держится на мне да на тетке *. Но ни я, ни тетка не вечны. Что из этого будет, бог знает. Покамест грустно. Поцелуй-ка меня, авось горе пройдет. Да лих, губки твои на 400 верст не оттянешь. Сиди да горюй — что прикажешь!» (X, 237).
