Муза и мамона - Аникин А.В.
Скачать (прямая ссылка):
Пушкин тоже почти не оставил записок, но его фрагментарные дневники — важнейший источник как для анализа его творчества, так и для изучения николаевской России. В дневниковой записи от июля 1831 года (Пушкин с молодой женой живет в это время в Царском Селе) речь идет об эпидемии холеры и о мерах, которые принимает против нее правительство. Единственная реальная мера — притеснительные карантины, вызывающие большие хозяйственные потери, злоупотребления и возмущение народа: «В прошлом году карантины остановили всю промышленность (хозяйственную деятельность.— А. А.), заградили путь обозам, привели в нищету подрядчиков и извозчиков, прекратили доходы крестьян и помещиков и чуть не взбунтовали 16 губерний. Злоупотребления неразлучны с карантинными постановлениями, которых не понимают ни употребляемые на то люди, ни народ. Уничтожьте карантины, народ не будет отрицать существование холеры, станет принимать предохранительные меры и прибегнет к лекарям и правительству; но покамест карантины тут, меньшее зло будет предпочтено большему и народ будет
158 более беспокоиться о своем продовольствии, о угрожающей нищете и голоде, нежели о болезни неведомой и коей признаки так близки к отраве» (VII, 266).
Трудно нам через полтора столетия с лишним судить о том, какие меры против холеры были целесообразны, а какие нет. Трудно сказать, в чем был здесь прав или не прав Пушкин. Но здесь вспоминается случайно брошенная фраза первого его биографа — П. В. Анненкова: Пушкин был «человек, понимавший практическую сторону всякого дела» 15. Именно это ощущается в приведенной цитате. Даже что-то большее: не только понимание сложного дела, но и способность взглянуть на него глазами человека с экономическим складом ума. Всякая экономическая задача сводится в конечном счете к поискам и выбору оптимального варианта ее решения — такого решения, которое минимизирует затраты и потери, максимизирует результат. Борьба с холерой тоже своего рода экономическая задача: как с наименьшими затратами и потерями для хозяйства остановить ее продвижение. Приблизительно так в современных терминах можно интерпретировать рассуждения Пушкина.
Легко представить себе, сколько бюрократизма, хамства, путаницы и нелепостей было связано с карантинами. В другом месте Пушкин рассказывает, как осенью 1830 года он пытался уехать из Болдина в Москву и как мужики на холерной заставе охотно пропустили его за серебряный рубль и при этом «пожелали многие лета» (VII, 245). Недаром Вяземский остроумно заметил, что в России против дурных мер правительства есть одно средство — дурное исполнение.
В связи с вопросом об оптимуме мое внимание привлекло одно место из «Египетских ночей». Италь-янец-импровизатор рассуждает о том, какую цену следует назначить за билет на его концерт: «чтобы публике не слишком было тяжело и чтобы я между тем не остался в накладе? Говорят, la signora Catalani брала по 25 рублей? Цена хорошая...» (V, 233).
Имеем, можно сказать, классическую задачу микроэкономики: об определении цены на товар или услугу, предлагаемые на рынке монополистом. Как установить оптимальную цену, т. е. цену, которая обеспечила бы монополисту максимально возможную выручку? Если назначить слишком низкую цену, все билеты будут расхватаны и мест в зале не хватит; если слишком высокую — зал окажется полупустым. В обоих случаях цена
159 не будет оптимальной. Чувствуется, что у итальянца есть еще внеэкономическое (этическое) соображение: если он назначит столь же высокую цену, как знаменитая певица Каталани, гастролировавшая в России в 1823 году, не будет ли это воспринято петербургской публикой как наглость? Те «меркантильные расчеты», в которые пустился с итальянцем герой повести Чарский, заключались в поисках оптимальной цены. Похоже, перед подобными проблемами оказываются теперь наши театры, переходящие на хозрасчет и самофинансирование.
Эти наблюдения можно было бы продолжить, но не позволяет недостаток места. Хорошо заметил о поражающей нас универсальности Пушкина Б. И. Бурсов: «Пушкину всегда было дело до всего. И на все его хватало» 16. Не надо только понимать это буквально и прямолинейно. Пушкин прожил короткую жизнь. Он ухаживал за женщинами и занимался своими детьми, играл в карты и вел светские разговоры, улаживал денежные дела и любил хорошую кухню и вино. Он был человек. И самое глупое, что мы можем сделать,— превращать его в сверхчеловека. В библиотеке Пушкина масса неразрезанных книг. Он, вероятно, уступал по знаниям Одоевскому или Погодину. Пушкин вовсе не был профессором, человеком методической учености. Меньше всего был он педантом.
Анализ «нелитературных» сторон творчества Пушкина — его естественнонаучных, философских, социально-экономических взглядов — требует особого такта, можно сказать деликатности. Есть риск преувеличить его профессионализм в данной области, исказить реальный «масштаб» беглых высказываний, случайных и часто иронических замечаний. С этим тесно связана другая опасность: прежде всего Пушкин — художник, и любое содержание его мыслей существует лишь в единстве с формой. Без прекрасной художественной формы нет Пушкина и теряют интерес его научные взгляды.
