Муза и мамона - Аникин А.В.
Скачать (прямая ссылка):
Несомненно, Пушкин как историк стремился к восстановлению правдивой картины грозных событий 60-летней давности. Он был в Казани и расспрашивал людей, в том числе еще живых очевидцев осады и штурма. Но, как не без основания полагает Лернер, он мог преследовать и другие цели. Условия труда и жизни казанских суконщиков были ужасны. Они неоднократно бунтовали и «были усмиряемы». Свидетельствуя безукоризненное поведение их дедов во времена Пугачева, Пушкин косвенно заступался за внуков 16.
Это не помешало ему, опять-таки следуя исторической правде, показать, что в восстании Пугачева наряду с казаками и крестьянами участвовали заводские рабочие Урала и Башкирии. XIII
Никто не изобретал кредита
Замечания Пушкина на книгу М. Ф. Орлова о государственном кредите, может быть, самое серьезное обоснование темы нашей книги. Они изумили своим профессионализмом первооткрывателя П. Е. Щеголева. Но Щеголев не был экономистом, и кто-то может сказать, что это — пристрастное мнение дилетанта и, разумеется, поклонника гения Пушкина. Более серьезная попытка увязать замечания Пушкина с экономическими проблемами и воззрениями его времени и дать их анализ с позиций экономиста была сделана С. Я. Боровым, чьи работы использованы в этой и следующих главах.
Точный взгляд исследователя-архивиста хорошо ощутим в словах, которыми Щеголев представлял широчайшей читательской аудитории (в газете «Известия») найденную им пушкинскую рукопись: «Перед нами полулист бумаги верже с водяными линейками и водяным знаком «1829». Записана карандашом одна сторона листа; другая — чистая, на ней красными чернилами помечена цифра — 69. Когда после смерти Пушкина жандармы разбирали его бумаги, они ставили свою пометку. Цифра 69 — так называемая жандармская пометка. Лист заполнен не сплошь; оставлены поля на треть страницы. Карандашом Пушкин набросал мысли по вопросам о кредите и налоге»
Хотя на этом листке имя М. Ф. Орлова не упоминается, замечания Пушкина без труда увязываются с некоторыми местами, которые находятся на первых страницах его книги. Боровой относит пушкинский текст к
149 началу 1834 года, и можно с ним в этом согласиться 2.
Вот эта редкая книга передо мной. Титульный лист гласит: «О государственном кредите. Сочинение, писанное в начале 1832 года. Москва. В типографии Августа Семена при Медико-хирургической академии. 1833». Имени автора нет. Довольно странное упоминание о времени написания книги несомненно имеет целью отвести от автора подозрения в том, что он протаскивает в ней свои старые декабристские взгляды. В библиотеке Пушкина эта книга имеется в двух экземплярах. Один — точно такой же, как тот, что я держу в руках, по всей вероятности купленный Пушкиным немедленно после появления книги в продаже в Петербурге. Другой — с дарственной надписью и с вплетенными в книгу рукописными вставками, которые содержат места, исключенные цензурой или самим автором в опасении цензуры. По всей видимости, подарок Орлова немного запоздал, и Пушкин начал читать купленный экземпляр.
Тот факт, что Орлов послал ему бесцензурные вставки 3, весьма многозначителен. Ясно, что автор считал поэта компетентным судьей, который может заинтересоваться идеями книги во всей их полноте. Появление книги Орлова не было для Пушкина неожиданностью. Вероятно, речь о ней шла во время его пребывания в Москве в 1832 году. В хлопотах об издании книги деятельное участие принимал Вяземский, с которым Пушкин имел самое тесное общение. Кстати сказать, в эти годы и сам Вяземский, служивший в министерстве финансов, выступал со статьями на экономические темы.
Михаил Федорович Орлов, родившийся в 1788 году, был из «тех», екатерининских Орловых. Могучим телом, неукротимой энергией, склонностью к авантюрам он напоминал своих знаменитых дядьев. По происхождению Орлов принадлежал, следовательно, к той ненавистной Пушкину «новой» знати, которая оттеснила от власти и богатства обиженные судьбой роды, в том числе Пушкиных: «Попали в честь тогда Орловы, а дед мой в крепость, в карантин, и присмирел наш род суровый <...)» (II, 260). Но великие события первой четверти века сделали молодого Орлова патриотом, революционером, мыслителем, и таким его знал и ценил Пушкин. Впрочем, отношения поэта с М. Ф. Орловым были не без шероховатостей. В письме жене из Москвы от 11 мая 1836 года он, докладывая о встречах с друзьями и знакомыми, говорит: «На днях обедал я у Орлова (...) Орлов умный
150 человек и очень добрый малый, но до него я как-то не охотник по старым нашим отношениям <...)» (X, 269). По всей вероятности, Пушкин имеет здесь в виду общение с Орловым в Кишиневе в 1820 — 1822 годах, где всемогущий в местном масштабе генерал, к тому же аристократ и богач, позволял себе покровительственный тон с юношей-поэтом.
До этого Пушкин, едва вышедший из Лицея, встречался с Орловым на заседаниях «Арзамаса». Вместе с Н. И. Тургеневым и П. А. Вяземским Орлов вносил в деятельность литературного общества либеральные, декабристские идеи. Орлов стоял у самых истоков декабристского движения, он уже в 1814 — 1816 годах задумывал с несколькими единомышленниками тайное общество, а в первой половине 1818 года вступил в Союз благоденствия. Нет сомнения, что взгляды его импонировали Пушкину.
