Муза и мамона - Аникин А.В.
Скачать (прямая ссылка):
Каково было образование Онегина? Оно ограничивалось домашним обучением и чтением. Пушкин отрицательно относился к домашнему обучению молодых дворян, которое и в начале XIX века нередко сохраняло черты, осмеянные еще Д. И. Фонвизиным в «Недоросле». Поэтому первая глава «Евгения Онегина» содержит несколько ироническую характеристику полученного героем образования: он хорошо говорил по-французски, танцевал, но его познания в латинском языке не шли дальше двух стихов «Энеиды», а из истории он запоминал преимущественно анекдоты (любопытные случаи). Нечего и говорить, что он мало смыслил в естественных науках. Но чем дальше, тем больше мы видим, что интеллектуальный уровень и кругозор Онегина подошел бы скорее члену Союза благоденствия, чем светскому вертопраху. Давно доказано, что круг чтения Онегина отражает интересы и чтение самого Пушкина. С учетом этих предварительных замечаний мы внимательно прочтем теперь, начиная с пятой строки, «экономическую строфу». Евгений Онегин
13 Бранил Гомера, Феокрита; Зато читал Адама Смита И был глубокий эконом, То есть умел судить о том, Как государство богатеет, И чем живет, и почему Не нужно золота ему, Когда простой продукт имеет. Отец понять его не мог И земли отдавал в залог (IV, 10).
Напомним, что для двух последних строк в черновике имеется важный вариант, литературно более слабый, но экономически еще более отчетливый:
Отец с ним спорил полчаса И продавал свои леса (Акад. VI, 220).
Эти знаменитые стихи в последние годы цитируются и толкуются в разном контексте и весьма разными людьми — от поэта Давида Кугультинова из Калмыкии на съезде писателей СССР в 1986 году до британского премьер-министра Маргарет Тэтчер на обеде в Кремле. Первый приводит их, чтобы в пример нынешним поэтам показать широту интеллектуального кругозора Пушкина, а вторая — чтобы на материале истории иллюстрировать тезис о том, что «нам есть чему поучиться друг у друга» Мой коллега экономист М. Антонов опять-таки цитирует Пушкина, стремясь обосновать его стихами особенности русской экономической мысли в отличие от западных классиков 2.
Есть все основания полагать, что Пушкин, делая Онегина «глубоким экономом», во многом имел в виду себя. Конечно, это сказано с большой дозой иронии и шутливого преувеличения — в сущности автоиронии. Она пронизывает и «Евгения Онегина», и многие стихотворения, особенно в 20-х годах. Пожалуй, ни один великий поэт не был так склонен к автоиронии, как Пушкин, за возможным исключением Генриха Гейне.
Увлечение «политическими» науками, в частности политической экономией, было характерно для светского общества 10 —20-х годов. Первый биограф Пушкина П. В. Анненков писал: «Царство блестящего дилетантизма по всем предметам и вопросам, выдвинутым вперед европейской жизнью, никогда уже потом не достигало у нас до таких обширных размеров, какими оно могло похвастать в промежуток времени от 1815 по 1825 год... Что бы ни говорили современники эпохи о повсеместном изучении политических наук, о занятиях Сми-
14 том, Бентамом, Филанжиери и проч., но способ занятия ими вполне был «светский» и никакого испытания выдержать не мог» 3.
Отчасти это относится к Пушкину и тем более к его герою. Но лишь отчасти. Ведь исключительный интерес к политической экономии проявляли декабристы; интересы и познания Пушкина и Онегина надо рассматривать в свете этого факта.
«Светский» и «декабристский» интерес к политической экономии, к Адаму Смиту, к свободе торговли зачастую смешивался. Если мы почитаем опубликованную лишь в советское время рукопись Пестеля «Практические начала политической экономии», относимую к концу 10-х годов, т. е. ко времени Онегина, мы увидим именно такую смесь. Это конспект лекций (по всей вероятности, профессора К. Ф. Германа), с помощью которых молодой офицер пополнял свои знания. Но в отдельных фразах и выражениях конспекта пробивается «якобинство». Они — предвестники «Русской правды», в которой опять-таки нетрудно обнаружить явные следы смитианства. В «Практических началах» со ссылкой на Смита и других знаменитых экономистов говорится как о доказанной истине, что «труд рабов гораздо менее продуктивен, чем труд свободных рабочих» 4. А ведь в русской деревне царила барщина — по существу рабский труд. Сразу вспоминается Онегин, который заменил своим крестьянам барщину легким оброком, т. е. своеобразным налогом. После уплаты оброка весь остальной продукт его труда оставался крестьянину; это был некоторый стимул для повышения продуктивности хозяйства.
Стихи о «глубоком экономе» привлекли внимание уже самых первых рецензентов. В «Московском телеграфе» за 1825 год опубликована дельная положительная рецензия на первую главу романа, принадлежащая, очевидно, редактору журнала Николаю Полевому. Автор приводит строфу, начиная со слов «читал Адама Смита», и комментирует: ««Главный признак изящного есть простота»,— сказал один германский философ — и что же простее, добродушнее этой насмешки над толпами модных последователей Смита?» 0
Под словами Г.-Э. Лессинга об изящном (эстетически совершенном) мы подпишемся и теперь, но простота Пушкина особого рода: если сказать каламбур, она не так-то проста. Примечательно, что рецензент выбрал
