Муза и мамона - Аникин А.В.
Скачать (прямая ссылка):
Однако этой начальной фразой и ограничивается сходство. Самоуверенный «честный» буржуа Мартын так же мало похож на вкрадчивого и страшного ростовщика Соломона, как бескорыстно одержимый алхимией монах Бертольд на рыцаря Альбера.
Бертольд, вроде бы ученый не от мира сего, находит единственно верный путь к карману Мартына: он пугает его кредитором-конкурентом. Алхимик грозит открыть тайну золота этому конкуренту. В обмене короткими репликами видна вся суть обоих действующих лиц:
«Бертольд. Золота мне не нужно, я ищу одной истины.
Мартын. А мне черт ли в истине, мне нужно золото» (IV, 353).
Мартын сдается и выкладывает еще полтораста гульденов на предприятие, которое в случае успеха обещает гигантские дивиденды. Звучит последний комический аккорд этой сцены. Мартын спрашивает алхимика, будет ли он наконец спокойно наслаждаться жизнью, когда у него будет вдоволь и золота и славы. Но Бертольд, к негодованию мещанина, заявляет, что тогда он займется созданием вечного двигателя.
Мы видим, что рядом с мещанами, все рассчитывающими на деньги, существуют люди совсем другого сорта, для которых бесконечное познание природы дороже золота. Бертольд вынужден обращаться к буржуа за деньгами для своих исследований и делает это без зазрения совести потому, что считает эти ссуды своего рода налогом на богачей, который он взимает для общественного блага. Но свой мозг, свою творческую свободу он за золото не продает, о нет!
* Монеты с подобным названием в Западной Европе не было. Пушкин использует здесь условное обозначение крупной золотой монеты. Просмотрев именной указатель к академическому Собранию сочинений Пушкина, можно убедиться, что одно из самых часто упоминаемых им имен европейских писателей — имя госпожи Сталь. Анна Луиза Жермена де Сталь-Голыптейн, урожденная Неккер, родилась в Париже в 1766 году, умерла там же в 1817-м. Имя автора романов «Дельфина» (между прочим, любимое чтение пушкинской Татьяны!) и «Коринна, или Италия», политических трактатов, мемуаров и литературно-критических сочинений теперь изрядно забыто. Но для Пушкина и его современников оно звучало в высшей степени живо и актуально. Имя Сталь ассоциировалось со всем тем новым, что несла с собой молодая литература романтизма с ее углубленным вниманием к индивидуальному человеку, вкусом к истории, интересом к национальному и народному. Пушкин мог сближать свою судьбу изгнанника, теснимого безжалостным деспотизмом, с ее судьбой жертвы преследований со стороны правительства Наполеона.
В 1831 году Пушкин несколькими штрихами нарисовал замечательный портрет французской писательницы в незаконченной повести «Рославлев». Он говорит там о гениальной женщине, которая оценила патриотический подвиг русского народа в 1812 году. Там содержится четкое противопоставление светской черни и бородатого русского крестьянина как носителя национального духа. Б. В. Томашевский считает даже эту повесть переломным моментом, с которого начинается углублен-
127 ный интерес поэта к русскому крестьянству, к его историческим судьбам и будущей общественной роли !.
Но имя г-жи Сталь мы впервые встречаем у Пушкина в весьма опасном политическом контексте в гораздо более раннем фрагменте прозы (1822). Он заканчивается следующим абзацем: «Царствование Павла доказывает одно: что и в просвещенные времена могут родиться Калигулы. Русские защитники самовластия в том несогласны и принимают славную шутку г-жи де Сталь за основание нашей конституции: «Eu Russie Ie gouver-nemont est un despotisme mitige par la strangulation»» (VII, 165).
Пушкин счел нужным перевести эту фразу сам: «Правление в России есть самовластие, ограниченное удавкою». Эта «славная шутка» имеет свою литературу в пушкиноведении 2. Дело в том, что исследователи не смогли найти у г-жи Сталь ни strangulation (удушение), ни тем более удавки. В книге «Десять лет изгнания», которую, несомненно, имел в виду Пушкин, говорится лишь об «убийстве деспота». Смысл, конечно, схожий, но окраска у Пушкина иная и гораздо более яркая (если угодно, мрачная). Была другая знаменитая фраза г-жи Сталь о том, что характер императора Александра — вот конституция его государства. JI. И. Вольперт не без основания полагает, что Пушкин соединил обе фразы и сам создал «славную шутку», намекавшую на убийство Павла I при соучастии его сына.
В первой напечатанной публицистической статье Пушкина — «О г-же Сталь и г. А. Муханове» *— по когтям можно узнать льва. Эта молодая проза клокочет темпераментом, задором, насмешкой. Муханов позволил себе в журнале «Сын отечества» неуместное лжепатриотическое ворчанье по адресу г-жи Сталь в связи со страницами о России в упомянутой книге ее мемуаров. Он уподобил ее рассказ «пошлому пустомельству тех щепетильных французиков, которые, немного времени тому назад, являясь с скудным запасом сведений и богатыми надеждами в Россию, так радостно принимались щедрыми и подчас неуместно добродушными нашими соотечественниками (...)» (VI, 9). Мотив знакомый и понятный для русских (вспомним «французика из Бордо» у Грибоедова!), но вздорно оскорбительный для г-жи Сталь.
