Суфизм в контексте мусульманской культуры - Пригарина Н.И.
ISBN 5-02-016695-2
Скачать (прямая ссылка):
Замедли шаг и повремени, о погонщик, подгоняющий
верблюдов своим пением; поистине, ты наездник на моем сердце!
Традиционный зачин бедуинской поэзии — призыв к погонщику верблюдов замедлить шаг или остановиться — вводит в привычную колею, но образ поющего погонщика становится здесь аллегорией высшего начала, направляющего сердце мистика. После этого ключевого, вводящего бейта поэт разрабатывает традиционные образы, подтекст которых угадывается бла-годаря первому бейту [2, с. 130]:
* Букв, «сборища страсти». ** Священный склон около Мекки.
234
Разве ты не видишь, как бурые верблюды испытывают голод
и жажду, томясь по весне в становищах?! Пустыня не оставила от их плоти ничего, кроме шкуры,
обтягивающей кости. Ступни их ног стерлись, и они шагают, гонимые жжением
в воспаленных ступнях, которые горят подобно углям
в пепле.
Усталость изнурила их, поэтому извлеки кольца из их
носов и дай им утолить жажду водой, оставшейся в лощине. Страсть сделала их тощими, и, если тебе нечем утолить их
жажду, дай им напиться из обширного колодца [их пота]
от быстрого бега по равнине. И, понукая их, пощади их жизнь, ибо без них ты не
доберешься до наилучшего вади.
Перед нами мастерски выполненное, обязательное в доисламской поэзии и перешедшее из нее в классический канон описание изнурительного путешествия по пустыне. Только слово-«страсть» (уаджд) как бы вводит другой семантический ряд — духовное странствие мистика в поисках озарения. Намек на; Мекку («наилучшее вади») имеет двойной смысл: конкретная; цель путешествия паломника и символ того, к чему устремлен-мистик.
Самое известное произведение из числа коротких поэм ЙГбн ал-Фарида — знаменитая «Хамрийа» («Поэма вина»)—шедевр мистической поэзии. Суфийские поэты задолго до Ибн ал-Фарида пользовались аллегориями: вино — божественная истина; опьянение — озарение, приобщение к ней. «Светская» винная поэзия, понимаемая аллегорически, часто входила в ритуал суфийских радений. В стихах Ибн ал-Фарида можно встретить упоминание вина, ,виноградной лозы, опьянения и т. д., однако развернутую разработку эти аллегории получают только в его «Хамрийе». В этой поэме ощущается влияние «светских» поэтов, в первую очередь создателя жанра застольной лирики Абу Hy-васа (ум. 813—815), а также Ибн ал-Муетазза (861—908) и других мастеров популярного придворного жанра.
Мы пили вино большими глотками, вспоминая о возлюбленной, мы опьянели от этого вина, которое было еще до сотворения винограда.
Чаша с вином была полной луной, а само оно — солнцем,
и молодой месяц пускает ее по кругу. Как много звезд начинает в нем сиять, когда оно смешивается [с водой]!
Если бы не его аромат, я бы не нашел правильного пути к
лавке виноторговца, если бы не его сияние, воображение никогда бы не нарисовало его образ.
Уже в этом вступлении [2, с. 140] явственно проступает мистический смысл: «возлюбленная» — Бог, «вино» — божественная Истина, пьянящая душу любовью в ее извечном знании Бога и существовавшая еще до создания тварного мира, символизируемого виноградной лозой. Ниже эта символика разъясняется [2, с. 142]:
И поистине, произошло разделение, хотя целое едино: наш дух — вино, наши тварные формы — виноград.
235
«Полная луна» символизирует сияющий Дух Мухаммада, чаша, содержащая солнцеподобное вино,— мистическую любовь. Эту чашу эзотерического знания «молодой месяц», возможно символизирующий просветленного мистика, «пускает по кругу» жаждущих озарения суфиев. Далее следует обычный для суфийской лирики мотив — сожаление об утрате миром связи с божественной Истиной (вином), сохранившейся только в кругу немногих посвященных.
Вот еще отрывок из этой поэмы [2, с. 140]:
Но время оставило от него лишь последний глоток, как
если отсутствие его было бы сокрытием его в глубине сознания.
Если об этом вине лишь упомянуть в квартале города,
жители его опьянеют, и не будет в этом для них ни
позора, ни преступления. Оно перебродило в чреве огромного чана, и, по правде
говоря, от него ничего не осталось, кроме имени. И если какому-либо человеку однажды придет на ум
вспомнить о нем, наполнится его сердце ликованием и заботы
покинут его.
И если сотрапезники лишь взглянут на печать от кувшина, в котором оно хранится, то опьянит их один лишь вид печати...
Обычный во всяком восхвалении, в том числе и в восхвалении вина, поток гипербол получает здесь благодаря вложенному в него мистическому смыслу естественную мотивацию, поскольку речь идет о воздействии высшей божественной сущности. В традиционную рамку застольной поэзии с неизменными аксессуарами этого жанра (вино, круговая чаша, собутыльники и т. д.). Ибн ал-Фарид со свойственной ему виртуозностью вмонтировал изложение суфийского представления о божественной сущности. Панегирик вину в экстатическом финале, когда поэт провозглашает опьянение (мистическое озарение) единственной подлинной ценностью человеческого бытия, также традиционный мотив застольной лирики [2, с. 142—143]:
Не знал истинной жизни в мире тот, кто жил в трезвости, кто не умирал опьяненный вином, лишенный разума.
