Суфизм в контексте мусульманской культуры - Пригарина Н.И.
ISBN 5-02-016695-2
Скачать (прямая ссылка):
Ранняя суфийская поэзия носит по преимуществу декларативный характер. Выразительность ее лучших образцов создается не столько богатством и яркостью образов, сколько эмоциональной приподнятостью тона и интонации. Постепенно в этой как бы побочной по отношению к магистральному литературному процессу линии вызревает особая традиция, вобравшая в себя стилевое и образное богатство арабской поэзии и достиг-
224
шая в XII—XIII вв. расцвета в творчестве Ибн 'Араби и Ибн ал-Фарида.
Преобладающими структурными принципами суфийской лирики становятся аллегория и символ, строящиеся на традиционных образах арабской классической поэзии, получивших новую семантическую нагрузку. Известный рационализм в построении аллегорий сочетается у поэтов-суфиев со спонтанностью чувств. Стереотипность суфийской лирики обусловлена не только нормативностью художественного мышления, характерной для всей средневековой арабской литературы, но и стереотипностью самих идей и тем. Парадоксальное стремление выразить невыразимое порождает некоторую риторичность суфийской поэзии, ее однообразие, свойственное многим авторам многословие и склонность повторять одни и те же идеи и образы, как бы пытаясь преодолеть неадекватность слова чувству.
Образное мышление суфийских поэтов укоренено в классической традиции. В предисловии к своему поэтическому сборнику «Тарджуман ал-ашуак» («Толкователь страстей») Ибн 'Араби объясняет, почему для его лирики характерны традиционные образы: «Я пользуюсь языком и формами выражения любовной лирики и при воспевании женщин, потому что души людские к ним привержены... Всякий образованный человек пользуется этим изысканным и утонченным языком...» [5, с. 8].
Далее он объясняет свой метод в стихах [5, с. 8—9]:
Всякий раз, когда я упоминаю развалины жилищ или
покинутые стоянки... Или дев с круглыми персями, как солнце, и выпуклыми
сосками, как изваяние, Всякий раз, когда я упоминаю то, что уже хорошо известно,
или что-то сходное, Вам следует понимать это как божественные тайны
или небесный свет, Посылаемый Господином небес моему сердцу.
Аналогичный мотив звучит и в одном из стихотворений сборника [5, № 12]:
Не сердись на меня, о друг, что я говорю о газелях,
которые ходят вокруг мраморных изваяний, подобно сияющим солнцам,
Или [пользуюсь такими метафорами, как] шеи газели, лики солнца и груди и запястья белых изваяний.
Подобным же образом я придаю ветвям духовное облачение,
лугам — нравственные качества, молниям — смеющиеся уста.
В стихах Ибн 'Араби встречаются и мотивы бедуинской поэзии (традиционные насибы с описанием верблюдов, палаток, пустыни, покинутых становищ и т. д.), и темы и образы узрит-ской лирики (совершенная красота возлюбленной, страдающий влюбленный, стонущие голубки — традиционный символ верности и разлуки), и описания прекрасных паломниц, и диалогизи-рованные формы (напоминающие омаритскую поэзию), а также
15 Зак. 788
225
коранические и библейские персонажи: Билкис (царица Сав-ская), обычно символизирующая божественную мудрость, Муса (Моисей), Дауд (Давид), Иса (Иисус) и т. д.
Традиционные мотивы и образы в поэзии Ибн 'Араби часто художественно содержательны в своем непосредственном, «светском» смысле, хотя и несут, согласно составленному к ним самим поэтом комментарию, символическую нагрузку. Вот традиционные узритские причитания любящего и их трактовка автором [5, № 25] :
О горе моего сердца, о горе! О радость моего ума, о радость!
В моем сердце горит огонь страсти, в моем разуме солнце
уже закатилось и полная луна ночи взошла. О мускус, о полная луна, о [зеленый] куст, что растет на
песчаном холме! Сколь густо усыпан листвой куст,
как огненно горит луна, сколь сладок мускус! О улыбающиеся уста, пузырьки на которых я так любил! О слюна, в которой я ощущал вкус меда! О луна, явившаяся под покровом сумерек, ланиты ее
покрыты румянцем от смущения!
Иби 'Араби разъясняет, что «горе сердца» вызвано страхом, что любовное томление разрушает тело, без которого нельзя воспринимать божественную науку. И хотя душа стремится отделиться от тела и вернуться к своему источнику—Богу, это, по мнению суфия, может произойти только экстатическим путем, а не путем простого разрыва между телом и душой. Под «радостью ума» поэт понимает созерцание разумом божественной истины. Используя хадис, гласящий: «Вы увидите Аллаха и увидите луну, когда она будет полной», Ибн г Араби интерпретирует его в суфийском духе. Под темнотой («солнце уже закатилось») он подразумевает невидимый мир, а «полная луна», взошедшая в чувственном мире, восходит в душе суфия и освещает для него мир невидимой Сущности. Под «мускусом» он подразумевает дыхание божественного милосердия, под светом «полной луны» — частицу божественного света, ибо луна, подобно зеркалу, отражает его. «Куст на песчаном холме» — это способность суфия питаться, подобно газели, листьями его, т. е. воспринимать мистические божественные имена. Поскольку вода — источник всякой жизни, то «пузырьки» на губах возлюбленной, равно как и ее сладостная «слюна»,— знание божественной истины, милосердно даруемое Богом человеку, и т. д.
