Ветви и корни - Соловьева Инна
ISBN 5-900020-04-5
Скачать (прямая ссылка):
Мейерхольд в конце марта 1905 года приезжает в Москву и говорит со Станиславским. Проект нового театра он должен сочинять в Николаеве, где доигрывает его труппа. Станиславскому он пишет: «Моя idee fixe. Благодарный за все, что дал мне Художественный театр, хочу отдать ему все мои силы!!!»
Сочиненный Мейерхольдом проект сохранился в бумагах Станиславского. Он то ли неясен, то ли лукав. Названные здесь задачи новой труппы, которая должна существовать с зимнего сезона 1905/06 года
ветви и корни
«при Московском Художественном театре», исключают одна другую.
Организационная зависимость молодого дела от старого очевидна в мелочах. Бухгалтером будет ГА.Пастухов, сохраняя эту должность в Художественном театре; ему положена ежемесячная приплата по четвертному. То же с письмоводителем и с кассиром: приплата. Бумагу в Главное управление по делам печати насчет пьесы «Русское богатырство» А.Полевого своей рукой пишет Немирович-Данченко, там оговорен статут Студии: отделение МХТ, часть в его составе. При том полемичность молодого дела по отношению к старому в проекте проступает вызывающе. Дело не только в том, насколько подходит для MXT намечаемый репертуар («пьесы Ибсена, Станислава Пшибышевского, Me-терлинка, Шницлера, Стриндберга, Гауптмана, Веде-кинда, Гофмансталя, Бьернсона и др.») и насколько органичным может стать ансамбль, в которой артисты Московского Художественного театра предполагаются как гастролеры. Важнее другое. Примиряющее заверение, что объединительным началом для MXT и его отрасли «будут всегда являться: стремление к Высшей Красоте Искусства, борьба с рутиной, трепетное неустанное искание новых изобразительных средств», звучало слишком общо, а перечень глубинных эстетических расхождений - слишком конкретно.
Позднее, признавая основателем Студии Станиславского, а себя - вошедшим в это дело режиссером, Мейерхольд уточнял резко: «Театр-Студия фактически
ветви и корни
не был филиальным отделением Художественного театра, хотя К.С.Станиславский и хотел, чтобы он стал таковым».
Это, впрочем, еще вопрос: хотел ли.
Лист большого формата. На нем - как перед открытием Художественного театра - записывают вдохновляющие девизы. «Creare con joia!». «Vere ardente e non sentire il male». Кроме этих изречений Дузе («Творить радостно!», «Воистину пылать и не чувствовать боли!»), записана и турецкая пословица: «Вода сама из реки в сад не течет - ее надо накачать».
Снова - как семь лет назад перед открытием MXT - лист исписан в поисках подходящего названия: Театр-Студия. Театр Исканий. Театр Идей. Театр Союза Молодежи. Студия. На листе довольно много свободного места, внизу мелкими буквами предложено еще одно подходящее название: «Театр-Недоносок». Архив КС, № 14548/3.
Будем ли пытаться вырисовать все нити, которые - идя из точки, отмеченной как Студия на Поварской, - связывают ствол MXT с отдаленнейшими художественными явлениями: с возобновлением Товарищества Новой драмы и его скитаниями; с Театром на Офицерской; с театром в Витебске (1908); с Александрийской и Мариинской императорской сценой; с «Лукоморьем», с «Башенным театром», с «Домом Интермедий», со Студией на Бородинской, с товариществом в Терио-ках, с пробами школ и с пробами журналов («Любовь к
ветви и корни
трем апельсинам»), и дальше, дальше, через Первый Советский театр им. Ленина в Новороссийске, через все ГВЫРМы и ГВЫТМы, через театр РСФСР-1, через Гос-ТИМ - до непредвидимых, волнующих переговоров, которые Станиславский вел с Мейерхольдом в середине 30-х о встрече их театральных идей в едином деловом пространстве («художественная часть - я, Немирович-Данченко, Мейерхольд». - Архив КС, № 263, л. 34), до зимы 1938 года, когда Станиславский прикроет своим именем опального Мастера и позовет его к себе в Оперный театр.
Если все прослеживать, чертеж обернется кружевом. Нити идут, соединяя Мейерхольда с Художественным театром через соприсутствующих им Антона Чехова, Александра Блока, Михаила Булгакова, Николая Эрдмана, через взрывные точки пути Евгения Вахтангова, через сломы судьбы Михаила Чехова - и сколько еще соприкосновений мучительных и парадоксальных, при том что «театрообразующих». И можно сопровождать рисунок любыми новеллами, снова и снова прослеживая вязь отношений удаленнейших художественных точек со «стволом».
Пиши новеллу хоть об Иде Рубинштейн, миллионерше-декадентке , которая после нескольких попыток стать ученицей Станиславского выбирает себе в мэтры Всеволода Эмильевича (спектакли их общего театра, разбросанного, ненадежного, пряного: «Саломея» 1908 года в Михайловском театре, где танец поставлен
ветви и корпи
М.М.Фокиным, а костюмы принадлежат Льву Баксту; «Пизанелла» Габриэле Д'Аннунцио в парижском театре Шатле, 1913). И портрет ее, решенный почти как афиша: нагая, углы худых плеч, локтей и колен, библейские тяжелые волосы. Серов.
Пиши новеллу хоть о Борисе Пронине, том самом, с которым Станиславский толковал зимою 1905 года. В Музее MXAT лежат воспоминания его соученика И.Лазарева - о замысле Народного Художественного театра. Немыслимые и естественные зигзаги переходов: из Студии на Поварской в провинцию, в Петербург к Ko-миссаржевской, обратно в Москву: Пронин вместе с П.М.Ярцевым пытается создать студию в доме Перцова, где потом будет играть «Летучая мышь» Балиева (задумывали тут спектакль по Диккенсу «Рождественский гимн в прозе» - задолго до «Сверчка» Первой студии). Опять Петербург.
