Англия под властью дома Стюартов. Т. 2 - Юм Д.
ISBN 5-89329-531-5
Скачать (прямая ссылка):
В виду Шевелинга появился английский флот: Монтегю, не дожидаясь распоряжений парламента, убедил офицеров по собственному почину исполнить долг перед Его Величеством. Герцог Йоркский тотчас же поднялся на борт и принял командование флотом в качестве лорд-адмирала.
Когда Карл сошел на английский берег в Дувре, его встретил Монк. Король сердечно обнял генерала. Никогда еще ни один подданный не заслуживал своими деяниями (и, вероятно, своими намерениями) больше прав на благодарность своего монарха и отечества. За считанные месяцы,
124
События 1660 года
не пролив и капли крови, единственно лишь своим благоразумным и бескорыстным образом действий, он умиротворил три королевства, которые так долго терзала ужаснейшая смута; и, с твердостью отклонив самые заманчивые предложения, поступавшие к нему от короля и от всех партий в королевстве, без всяких условий и оговорок возвел своего изгнанного владыку на пустующий трон. Король вступил в Лондон 29 мая, в день своего рождения, и в совпадении двух столь радостных событий разыгравшаяся фантазия современников увидела счастливое предзнаменование.
* * *
Здесь, пожалуй, следует на минуту задержаться и предпринять общий обзор эпохи в отношении нравов, финансов, вооруженных сил, торговли, наук и искусств. Высшая польза истории в том и состоит, что она представляет богатый материал для подобного рода изысканий, и обязанность всякого историка, как нам кажется, делать отсюда надлежащие выводы и заключения.
НРАВЫ И ИСКУССТВА
Вероятно, ни одни народ не переживал более резких и глубоких перемен в своих нравах, чем английская нация в описываемый нами период. Из состояния покоя, согласия, повиновения и здравомыслия она была стремительно ввергнута в пучину раздоров, фанатизма, мятежа и чуть ли не самого настоящего безумия. Бешеное неистовство тогдашних английских партий превосходит все, что мы в силах теперь вообразить, и, продлись оно еще немного, можно было бы с полным правом опасаться всех ужасов проскрипций и избиений, известных нам по истории древнего мира. Военных узурпаторов, чье владычество опиралось на вопиющее беззаконие и не имело ни малейшей поддержки в стране, толкнули бы к подобным кровавым мерам ярость и отчаяние, и если бы они обратились к этим чудовищным средствам, то естественная жажда мести заставила бы противную партию, по возвращении ее к власти, обрушить на своих врагов не менее жестокое воздаяние. Все человеческие связи между партиями были разорваны, брачные союзы и дружеское общение между ними стали невозможны. Роялисты, побежденные, преследуемые и угнетаемые, гнушались тем не менее всякой близостью с новыми господами Англии. Чем больше их притесняли, тем сильнее стремились они показать свое превосходство над узурпаторами, насилием и беззаконием подчинившими их своей власти.
Нравы враждебных партий были совершенно противоположны, словно у двух народов, разделенных между собою неизмеримым расстоянием. «Ваши друзья кавалеры, — сказал однажды роялисту сторонник парламента, — люди до крайности испорченные и распутные». — «Верно, —
Глава III (XVIII)
125
отвечал роялист, — им свойственны человеческие слабости; зато ваши приятели круглоголовые повинны в дьявольских грехах — тиранстве, мятеже и духовной гордыне».96 Не приходится отрицать, что, несмотря на благой пример самого Карла I, необузданный разгул был весьма характерен для многих его приверженцев. Являясь обыкновенно людьми знатными и богатыми, для которых излишества менее пагубны, чем для простого народа, они были слишком склонны предаваться всевозможным удовольствиям, и в особенности радостям стола. Желание бросить вызов пуританской строгости врагов усиливало их любовь к дружеским кутежам, и репутация беззаботного жуира высоко ценилась в среде роялистов как верный залог преданности церкви и монархии. Даже вконец разоренные конфискациями и секвестрами, они упорно сохраняли вид людей беспечных, общительных и никогда не унывающих. «Насколько надежда выше страха, — сказал один бедный и веселый кавалер, — настолько наше положение предпочтительнее положения наших недругов; ведь мы смеемся, а они трепещут».
Мрачное исступление, господствовавшее в парламентской партии, есть, несомненно, любопытнейший феномен во всей истории человечества, а для философского ума — зрелище в высшей степени занимательное и поучительное. Неумолимая строгость пресвитериан и индепенден-тов предала своего рода анафеме все развлечения. Скачки и петушиные бои были запрещены как нечто гнусное и чудовищное;97 даже медвежья травля считалась богопротивной языческой мерзостью, причем шокировала пуритан не сама жестокость этой забавы, а то, что она доставляла потеху публике. Полковник Хьюсон, движимый благочестивым рвением, явился однажды со своими солдатами в Лондон и истребил всех медведей, коих держали в столице для увеселения горожан. По-видимому, это происшествие и легло в основу сюжета поэмы о Гудибрасе.13*' Хотя от природы англичанам свойственны прямодушие и откровенность, в ту пору они были заражены лицемерием, подобного которому не знали ни древние, ни новые времена. Отметим попутно, что религиозное лицемерие имеет особый характер: человек, как правило, не замечает его в себе, и оно, хотя и более опасное по своим последствиям, предполагает меньше сознательной лжи, чем прочие виды неискренности. Сектанты всех мастей предпочитали Ветхий Завет Новому: восточный поэтический слог этой книги позволял с большей легкостью истолковывать ее содержание в угодном для них духе.
