Англия под властью дома Стюартов. Т. 1 - Юм Д.
ISBN 5-89329-355-Х
Скачать (прямая ссылка):
Король, извещенный о растущем раздражении и недовольстве палаты, спешно прибыл в Лондон. Он тотчас же затребовал журнал общин и в
Глава IV
79
присутствии членов Тайного совета собственной рукой вырвал страницу с текстом протеста ции212, а причины, по которым ему было угодно так поступить, велел внести в протокол совета. Протестация нижней палаты, заявил король, вызвала у него двоякое недовольство — тем способом, каким она была принята, и тем содержанием, которое она в себе заключала. Ее вотировали посреди шума и возбуждения, поздно ночью, в полупустой палате; а сформулирована она была в чрезвычайно неопределенных и двусмысленных выражениях, которые могли бы послужить поводом к самым чудовищным притязаниям и к самым беззаконным посягательствам на его прерогативу213.
После столь резкого разрыва продолжать заседание палаты было бы рискованно: люди, находившиеся в подобном расположении духа, уже ке могли довести до конца никакого дела. А потому король отсрочил заседание парламента, и вскоре распустил его своей прокламацией, в которой еще раз представил публике объяснение всех своих действий.
Ведущие члены палаты — сэр Эдуард Кок и сэр Роберт Филипс были заключены в Тауэр; Селден, Пим и Мэллори — в другие тюрьмы214. Сэра Дадли Диггса, сэра Томаса Крю, сэра Натаниэля Рича и сэра Джеймса Перрота (138) вместе с другими лицами отправили с поручением в Ирландию: это считалось наказанием более легким215. В ту эпоху король обладал или, по крайней мере, фактически пользовался исключительным правом употреблять любого человека, даже без его согласия, на любых постах государственной службы.
Сэра Джона Сэвилла1139*, влиятельного коммонера и рьяного противника придворной партии, сделали придворным инспектором (140), членом Тайного совета, а вскоре и баронетом2'6. Событие чрезвычайно знаменательное, ибо это, пожалуй, первый случай во всей английской истории, когда король возвысил человека из-за того, что тот обладал весом в парламенте и противился его мерам. В подобной практике, при всей ее нерегулярности, политические мыслители должны видеть один из самых ранних и верных признаков упорядоченной и прочно утвердившейся свободы.
Когда король столь опрометчиво и безрассудно разорвал священную завесу, которая скрывала до тех пор английскую конституцию, оставляя ее во мраке, весьма выгодном для монаршей прерогативы, все увлеченно предались политическим умствованиям и исследованиям, а партии, зародившиеся в парламенте, распространили свое влияние по всей стране. Тщетно Яков издавал одну за другой прокламации, запрещавшие рассуждения о государственных делах217 Эти прокламации, если они вообще производили какое-либо действие, скорее лишь возбуждали любопытство народа, и потому недавние события превратились в предмет споров и обсуждений во всяком обществе.
История мира, как и история Англии, утверждали приверженцы двора, полностью оправдывает взгляд короля на происхождение народных вольностей, и всякий разумный человек должен согласиться, что поскольку монархия есть самая простая форма правления, то именно она должна
80
События 1621 года
была первой прийти на ум грубому и непросвещенному человечеству. Лишь затем были последовательно учреждены сложные и искусственные добавления в виде магистратов и законов; если же их навязали государю силой мятежные подданные, го по этой самой причине их происхождение должно казаться еще более двусмысленным и случайным. В Англии власть короля во всех внешних атрибутах правления и в обычном языке законодательства предстает верховной и совершенно неограниченной, да и подлинный дух конституции, как он неизменно обнаруживал себя на практике, не слишком далек от этой видимости. Парламент собирается по его воле, по его воле он распускается. Только воля короля, хотя и в соответствии с желанием обеих палат, способна сообщить силу и авторитет законам. Кажется, что и в представлении всех чужеземных народов одно лишь величество монарха заслуживает действительного внимания и уважения. Никто из подданных, навлекших на себя гнев короля, не может надеяться на безопасную жизнь в королевстве, и даже покинуть его без согласия своего владыки он, по закону, не имеет права. И если магистрат, обладающий такой силой и окруженный подобным блеском, сочтет свою власть священной, а себя самого помазанником божьим, то его притязания можно истолковать в весьма выгодном свете. Если же мы признаем их всего лишь благочестивым обманом, то нам не следует удивляться тому, что в наше беспокойное и любознательное время король Англии использует ту самую уловку, к которой прибегали Минос, Нума(ш) и знаменитейшие законодатели древности. Подданные, даже собранные в парламенте, всегда остаются подданными, и к своему государю они по-прежнему должны относиться с почтительной покорностью и смирением. И хотя государь милостиво дарует им право рассказывать ему о своих домашних тяготах и печалях, известных им, надо полагать, лучше, чем самому государю, это отнюдь не позволяет подданным дерзко вторгаться во всякую область правления. Любой здравомыслящий наблюдатель непременно заключит, что «более вольное и менее почтительное использование признанных прав является нарушением долга в такой же степени, как и узурпация прав новых и прежде неизвестных».
