Идеология пореформенного самодержавия - Твардовская В.А.
Скачать (прямая ссылка):
141 Письмо М. II. Каткова П. Л. Валуеву, 12 мая 1863 г., с. 299.
142 Московские ведомости, 1863, 7 июня, № 123. Автором письма был министр внутренних дел. Правда, Катков не удержался и прежде чем процитировать, отредактировал его (у Валуева: сстать и стоять дружно вокруг государя».—Письмо П. А. Валуева М. Н. Каткову, 4 нюня 1863 г.—ОР ГБЛ, ф. 120, к. 1. № 57, л. 4).
143 Московские ведомости, 1863, 2 июня, Л'з 119.
144 Письмо гр. А. Д. Блудовои М. Н. Каткому, 21 мая 1863 г.—ОР ГБЛ, ф. 120, кн. 20. л. 181.
145 Росснада.— Колокол, 1863, 20 нюня, л. 166, л. 1368.
146 Письмо П. А. Валуева М. П. Каткову, 17 мая 1863 г.—ОР ГБЛ, ф. 120, к. I. № 57, л. 3. Garde nationale (франц.)— Национальная гвардия. Garde nationale eiviqtie (франц.)—Гражданская Национальная гвардия, ополчение.
54
Понимая, как далек замысел Каткова от сходства с французской Национальной гвардией, Валуев испугался чисто внешней похожести, которая в то кризисное время сама по себе внушала в «верхах» смятение. Валуев опасался общественной самодеятельности даже в тех пределах, которые предусматривал Катков. Остерегался он и возможной демократизации состава «городской стражи»: задуманная как организация всех «городских собственников», она могла включать и самых мелких и просто номинальных собственников (никакого ценза здесь Катков не предлагал, стремясь как раз расширить «ополчение»). Главное же, что ощущали противники ополчения и чего еще не уразумел Катков начала 60-.\ годов XIX в., — это несовместимость подобного учреждения с принципами абсолютизма.
Кампания Каткова за брганизацню обывательской «стражи» интересна как свидетельство поисков реакционными идеологами новых действенных средств защиты и укрепления самодержавного строя в период его кризисного состояния. Попытка организации в помощь самодержавию наступательных действий реакционной массы для борьбы с революционным движением развития не получила и не могла получить. В самодержавном государстве всякая общественная самодеятельность — даже в предусмотренной Катковым форме — неизбежно вступала в противоречие с основными принципами его устройства, подрывая престиж власти, которая по природе своей призвана была быть вездесущей и всепоглощающей.
*
Говоря о становлении Каткова как идеолога пореформенного абсолютизма, надо отметить еще одну его черту, помогающую понять ту быстроту, с которой он был признан и призван самодержавием, сразу выделившим его из легиона Говорскнх и Гогоцких, Юзефовичей и Кояловпчей. Черта эта заключалась в способности московского публициста отринуть все моральные, нравственные, религиозные понятия, если они мешали нужному решению, вступали в конфликт с признанной им точкой зрения «государственной необходимости». Катков, казалось, не знал тех противоречий, которые мешали многим его единомышленникам. Разделяя великодержавные устремления «Московских ведомостей», многие «люди истинно русские, признающие самые верные, решительные и крупные меры за лучшие, уважающие деятельность М. Н. Муравьева и желающие во что бы то ни стало покончить поскорее с поляками, для того чтобы освободить от них Западные губернии», сознавали все-таки со всей очевидностью, что имеют «против себя отречение (на этот случай, конечно) от многих человеческих прекрасных стремлений и симпатий, которыми противоположная сторона (восставшая Поль-
55
ша.— В. Т.) пользуется для своих доказательств и действий...»"' Признавая «преданность православию, любовь к отечеству» И. С. Аксакова, глава московской цензуры М. П. Щербинин отмечал в его публицистике «постоянное противоположение государства — народу, правды внешней —закону, правде внутренней — совести» '".
И. С. Аксаков, признавая необходимость подавления восстания, не скрывал при этом некоторых сомнений. «То, что не тревожит других западных народов,—писал он,—нам дается нелегко и вызывает противодействие пашей внутренней общественной жизни. Мы не должны и не можем забыть, что действительная сила, действительное значение принадлежит в истории только истинам вечным, началам любви и справедливости, а теория государственного эгоизма, доктрина практической необходимости и все это учение о каких-то особых политических правах с каждым днем сильнее и ярче обличаются историей в несостоятельности» "*.
Катков решительно восставал против такой раздвоенности и не без едкости ее высмеивал: «Только некоторым писателям простительно в одно и то же время удивляться блестящему патриотизму польского движения и советовать тем не менее деятельно приступить к его подавлению, хотя бы «самыми энергичными мерами», разумея под этими мерами бог знасг что»
В декабре 1863 г. «Московские ведомости» вступили в полемику с «Русским инвалидом» по поводу печатавшейся там статьи А. Ф. Гильфсрдинга «Положение и задачи России в царстве Польском». Казалось бы, в этом официальном органе польский вопрос решался в катковском духе: Гильфердинг признавал польский патриотизм — ложью, польскую государственность—разложившейся, разделы Польши — справедливыми. Он считал, что «Польша не только не может быть отделена от России, но должна быть как можно более связана с нею». Однако Каткову не понравилось уже то, что эти взгляды высказаны были не как единственно возможные, а «с какой-то странной натугой, как будто они добыты с ожесточенного боя против предрассудков и недоразумений». Но главное, что было для него уже совсем недопустимым, — это противопоставление практической необходимости решения польского вопроса точке зрения «высшей правды». Исходя из этой последней, утверждавшей: «Да не властвует один народ над другим», Гильфердинг считал позицию самодержавия в польском вопросе уязвимой. Он ут-
