Идеология пореформенного самодержавия - Твардовская В.А.
Скачать (прямая ссылка):
Либеральная программа с ее требованием «культурной автономии» после диктатуры и усмирения восстания была насквозь противоречива. На фоне двоедушия, типичного для либералов в критические фазы истории, позиция Каткова выглядела не только последовательной, но и откровенной, даже искренней в своем государственном пафосе и имперском реализме.
40 Дневник П. А. Валуева, т. I, с. 277, 226.
41 Из переписки московских славянофилов. А. II. Кошелев н И. С. Аксаков.— Голос минувшего, 1922, окт., № 2, с. 77.
" День, 1863. I! мая. № 19.
32
Польское восстание катализировало процессы, имевшие общероссийскую почву и корпи, поэтому в 1863—1864 гг., да и несколько позднее, отношение к Муравьеву было «признаком, позволявшим различать партии»43. Польский вопрос, вобравший в себя острейшие политические противоречия внутренней жизни империи, послужил почвой для определенной трансформации той расстановки сил в правительстве, которая существовала накануне и в период проведения крестьянской реформы. Некоторые из видных представителей либеральной бюрократии (братья Н. А. и Д. А. Милютины, кн. В. А. Черкасский) сомкнулись с вчерашними своими противниками в борьбе за реформу, в одну «патриотическую» (или, как они себя еще называли, «национальную») партию, знаменем которой стала газета Каткова. Главой другой группировки считался вел. кн. Константин Николаевич. К ней относили министра внутренних дел П. А. Валуева, министра просвещения А. В. Головнина, министра двора гр. В. Ф. Лдлерберга, петербургского губернатора кн. А. А. Суворова, министра финансов М. X. Рейтериа. Представители этих двух фракций в правительственных сферах по-разному понимали смысл диктатуры, ее цели, функции и продолжительность.
Министр внутренних дел рассматривал диктатуру как меру исключительную, срок действия которой ограничен борьбой с восстанием. Он боялся обратного, так сказать, революционизирующего воздействия политики Муравьева, не имевшей других начал, кроме «употребления силы во всех се видах», «замечательной неразборчивости и жестокости» средств к достижению цели " и не считал возможным сохранять диктатуру после «замирения» края. При всем своем велнкодержавии, представители «антнмуравьевской» группировки, исходя из тех же имперских целей, полагали необходимым и неизбежным предоставление некоторых прав господствующим классам Польши, связывая их с определенными внутренними реформами. Это убеждение выразилось в формуле Валуева: «Польский и западный вопрос разрешимы только в Москве и Петербурге, а не в Варшаве и Внльне» **.
Уже с августа 1863 г. Валуев считал миссию Муравьева, обескровившего восстание в Литве, выполненной и исподволь вел переговоры о его смещенииУтверждая, что Муравьев
43 Любимов Н. А. М. Н. Катков В его историческая заслуга. СПб., 1889, с. 268.
44 Заметки П. А. Валуева к записке М. п. Муравьева о политике русского правительства в Западном крае (1865 г.).—ЦГИА СССР, ф. 908, оп. I, д. 252, л. 1.
45 Письмо П. А. Валуева М. Н. Каткову, 15 авг. 1863 г.—ОР ГБЛ, ф. 120, к. I. № 57, л. 7. Переписка Валуева и Каткова опубликована (не полностью) В. Мустафиным в «Русской старине» (1915, .4» 8—12; 1916, № 6). Публикация содержит ряд пропусков и ошибок. В нее не вошел ряд писем Каткова, сохранившихся в архиве (26 марта, 29 апреля 1863 г. и др.).
48 Дневник П. А. Валуева, т. I. г. 242.
2 в. Л Тклр.чстгк.я зз
«уже сделал главное и блистательно»министр объяснял Каткову, что диктатор «разрушил препятствие, разравнял почву, но не возвел здания, и по своему типу к возведению неспособен» '". При этом Валуев отрицал какое-либо противодействие ему со своей стороны. Однако Катков получал все новые свидетельства «подлых интриг против Муравьева». В. А. Карамзин сообщал ему, что великий князь в Крыму «постарался очернить» Муравьева в глазах государя, а в Петербурге «Суворов, Адлер* берг и К° продолжают эти подземные подходы... Если им удастся взять верх, то нам от этого легче не будет»
Симптоматично это употребление в подобных сообщениях — «мы», «нам», подтверждающее, что Катков не просто являлся идеологом определенного течения в правительственных сферах, но и самым непосредственным образом был связан практически со сплоченной и неразборчивой в средствах партией «национального единства».
Сходясь с Валуевым в том, что подавление восстания — лишь первый шаг к решению польского попроса, Катков считал Муравьева как раз способным к созидательной работе, потому что само «возведение здания» представлял себе иначе. По мысли Каткова, военная диктатура была необходима не только для подавления восстания, по и на длительное время после него—для определенной перестройки политического и административного управления зоны восстания в целях полного слияния с империей, перестройки, которая не могла не коснуться империи в целом.
Размышляя о развитии польско-русских отношений при разных режимах, Катков приходил к заключению, на которое не решались даже приверженцы николаевской системы: «Когда над этим краем тяготела строгая и крепкая рука, он был спокоен; стесненный во всех отправлениях своей общественной жизни, в своем языке, в своих национальных обычаях, управляемый вооруженною силой, без всяких видов на национальную самостоятельность он был спокоен». «Но вот изменился старый порядок; все более и более отпускала крепкая рука: польское национальное чувство получило возможность дышать свободно». К чему же послужили эти права и льготы, которые получила Польша (университет, введение польского языка в школах, автономия управления с правом занимать административные должности полякам), спрашивала газета Каткова, и тут же давала ответ: что должно было утвердить спокойствие, напротив, возмутило его. Повторяя, что «мри строгом правлении Польша
