Джигитовка казаков по Белу Свету - Стрелянова П.Н.
ISBN 5-9524-2115-6
Скачать (прямая ссылка):
169
Г.А. солодухин
Ему было 17 лет, а мне — 20. Он считался отчаянным парнем. Я задаю ему вопрос: «Вы зачем пришли?» А он слегка отставил свою винтовку в сторону, вроде как на винтовку оперся, и с таким фасоном, гордым тоном отвечает: «А тебе какое дело?»
Ни слова не говоря — левым кулаком коротким ударом, тычком двинул его в грудь, под ложечку, а правым кулаком почти одновременно нанес удар по левой его челюсти. Правой же ногой ударил по винтовке. У меня все это быстро вышло, как по команде: «Раз, два, три!» И гордый мужичок уже лежал на земле. Я быстро схватил его винтовку и крикнул брату: «Иван, бей!» Мой братушка недолго думая моментально хватил палкой по голове другого милиционера-мужичка и вырвал у него винтовку. Видя все это, я скомандовал остальным: «Стой, ни с места, а то перестреляю!»
Отобрал винтовку и у третьего милиционера. Бить их не стал, но сказал: «Идите домой... А ваши винтовки я отвезу сейчас комиссару (то есть своему дяде)». Запряг линейку, привез дяде винтовки и все рассказал. Дядя рассмеялся и на другой же день выгнал из милиции всех моих противников.
Мне за это, конечно, ничего не было. Все обошлось по-хорошему, но меня все это заело. Я был разозлен на мужиков донельзя. Я был готов бить их всех. Эта ненависть и злоба таились во мне, и душа кипела. Я решил идти в Красную армию и при первой же возможности перебежать к белым, в армию генерала Врангеля, которая находилась в Крыму. Мы все думали, что нас пошлют против Крыма. Но сказать своему дяде о моих мечтах я не мог — не хотел его обидеть.
Я его очень любил, да и как мне его не любить. В1910 году у нас свирепствовала холера. От холеры умер и наш отец. Жили мы небогато. Моя мать нуждалась в помощи. Родной и любимый наш дядя фельдшер Солодухин помогал нам даже и деньгами. Меня же он просто баловал. Он был частный фельдшер нашей станицы с образованием классного фельдшера. Зарабатывал он хорошо, станица его любила. Несколько раз я возил его на станцию Кавказская (теперь город Кропоткин) за лекарствами. От станицы до станции 37 верст, и я возил его на своих лошадях. Там он покупал мне разные подарки. Помню, перед Первой мировой войной, в 1914 году, он купил мне каракулевую шапку каштанового цвета за 14 рублей. Купил он мне и боксовые сапоги за 11 рублей, диагонали на штаны, Кашмира на бешмет. Тогда это были большие деньги. Мне шел пятнадцатый год, но я так шиково был разодет. Я очень любил своего дядю.
5 июля 1920 года я встал рано, чтобы собрать и проводить своего младшего братишку в поле. Ему было 16 лет, и он уже получил поло-
170
ДЖИГИТОВКА КАЗАКОВ ПО БЕЛУ СВЕТУ
женный ему казачий пай земли. В этом году мы засеяли 21 десятину, так как у нас теперь были три земельных пая. Пай на мать с детьми и два пая мне и брату — теперь уже зрелым казакам. В этот роковой в моей жизни день я и брат запрягли в подводы лошадей, и я отправил его на косовицу. Потом пошел в дом, чтобы попрощаться со своей матерью, которая лежала в тифу. Из-за болезни она не могла встать с постели, чтобы проводить 16-летнего сына на работу в поле, а старшего, 20-летнего, то есть меня, проводить в неведомый край... И кто бы мог сказать тогда, что наша дорогая казачка-мать уже никогда не увидит меня, своего старшего сына, хозяина, главного и самого ответственного работника в семье! Кто и как мог бы сказать, что я уже никогда не увижу больше своих младших братишек и сестренок! И никогда уже не увижу свою родную мать, давшую мне жизнь!
Попрощавшись, как бы ненадолго, я сел в линейку с соседом и тронулся в последний раз со своего двора...
Со станицы Кавказской поездом, со своими мечтами, я двинулся в неизвестность. Но пока наш путь был короток: нас высадили в станице Ky-щевской Ейского отдела. Нас, «новобранцев», было тысячи три. Разместились мы все, кто и где попало. Каждый кустик, каждая соломинка, каждая зеленая травка были нам приятны — они росли в родном Кубанском крае. Кто разместился в душистом сене, кто в прошлогодней, слегка пахнувшей гнилью соломе, кто под фруктовыми деревьями. Нам, еще не оперившимся кубанским орлятам, еще было место в своем гостеприимном, богатом и роскошном крае. Но... в последний раз.
На второй день по прибытии всех вызвали на митинг. На трибуне — молодой комиссар. Он говорит: «Товарищи, разбейтесь по станицам, составьте списки на получение пищи. На этот раз пока все. Если что будет нового, потом сообщу. Разойтись!»
Тут было свыше 250 казаков и иногородних нашей станицы. Начальства над нами никакого. Мы стали собираться в сады и держать совет «Что же нам дальше делать? И на какой фронт нас пошлют — на польский или врангелевский? И как мы должны перебежать к Врангелю?» Некоторые предлагали бежать обратно в станицу. Другие советовали идти «в зеленые», которые в то время оперировали в горах, в горных станицах Кубани. Большинство же решило не бежать. «Пойдем на фронт», — говорили они. Но каждую ночь казаки начали разбегаться целыми десятками. А куда — неизвестно. Дней через семь оставшихся тысячи две погрузили в товарные вагоны и отправили прямым сообщением в Казань.
