Древняя история и традиционная культура - Шатин А.Ю.
Скачать (прямая ссылка):
Постепенно внутри центров оседлости складывалась своя административная инфраструктура с ремесленными очагами и торговыми (как правило, китайскими) факториями и скотоводческо-земледельческой округой8. Безусловно, эти процессы в определенной мере обеспечивали поддержание некого баланса внутри кочевой державы. Однако в целом они неизбежно приводили к деструктуризации экономической и социальнополитической основы кочевой империи.
Вероятнее всего, по мере превращения сезонных стойбищ в селища и городища, последние становились объектами набегов и поборов со стороны крупных кочевых объединений, равно как и ханьские, чешинские, гаочанские, тибетские и другие города, на что указывает довольно мощная фортификация Иволгинского городища.
Таким образом, первые прообразы кочевнических городов, появившиеся в хунн-скую эпоху, демонстрируют многокультур-ность и полиэтничность в своей социальной среде и многоукладность хозяйственноэкономической инфраструктуры.
Хозяйственная многоукладность, социо-этническая совместимость и взаимодополняемость имели впоследствии решающее значение в возникновении степных городских центров и больших укрепленных городищ (протогородов) в лесостепной и оазисных зонах аридного пояса Евразии в период Великого Переселения народов.
На сегодняшний момент современным исследователям подчас весьма трудно осознать
Кочевнический город как особое культурное явление
15
то культурное и вероятно этническое многообразие, которые демонстрируют наиболее крупные или даже сравнительно небольшие городища периода поздней древности, раннего средневековья Западной Сибири (по рекам Тобол, Иртыш, Исеть) и Восточной Европы (по рекам Уфа, Белая, Кама). Однако механизм становления кочевнических городов был не одинаков. Они не всегда возникали в местах ставок или в межплеменных центрах. Вероятно, некоторые из них формировались в границах ранее существующих позднепарфянских, бактрийских, согдийских, кушан-ских и прочих урбанистических центров Средней Азии9. На наш взгляд, это в большей мере отразилось на характере городов Кангюя, Даваня, Джеты-Асар. В Восточной Европе вероятно также в ряде случае мы можем наблюдать культурно-урбанистическую трансформацию городов и селищ поздней античности.
Особенно активно этот процесс образования и роста городов происходит в период окончательного сложения Великого шелкового пути (ВШП). С точки зрения Б. Н. Ставиского, это происходит в I-II вв. н. э. Исторически это было обусловлено экономическим расцветом Восточной Хань при императорах Мин-ди (57-75 гг. н. э.) и Чжан-ди (73-102 гг. н. э.). Следствием внешней политики западных экспансий было не только возрождение торговли с Западным краем (Средней Азией) и возрождение ранее существующего (со второй половины II в. до н. э.) этого сегмента будущего Великого шелкового пути, но и последующий выход к Каспийскому морю (в 97 г. н. э.) и организация экспедиционного корпуса (военачальника Гань Ина) к восточному побережью Адриатики для прямого контакта с Римской империей10. Несмотря на то, что миссия потерпела неудачу из-за нежелания Парфии уступать контроль над районами Азии, именно с этого момента впервые в истории сформировалась макрополитическая система, которая охватила всю цивилизованную полосу Старого света. Образовался «квартет четырех империй древности»: Римской, Парфянской, Кушанской и Китайской. Они вступили в сложные политические, экономические и культурные контакты друг с другом, что сказалось на состоянии трансконтинентальных коммуникаций11. Чуть позже появляются и стремительно вырастают города на границе степей и полупустынь, своеобразным оже-
рельем опоясывая контуры степного (или северного) участка Великого шелкового пути. Появление его падает уже на период возникновения Западного Тюркского каганата. Это четко засвидетельствовано в хронике, сообщающей о прибытии согдийского купца Маниаха в Константинополь от Тюркского кагана в 569 году для обсуждения маршрута Шелкового пути через Предкавказье, Северный Прикаспий и Приаралье12.
Особый облик культуры и многоукладной экономики городов, появившихся вдоль степных маршрутов ВШП в пределах Южного и Центрального Казахстана (Испиджаб, Тараз, Кулан, Аспара, Каялык, Узбаникет, Отрар, Туркестан, Сыгнак, Янгикент и др.) говорит
о том, что скотоводческий и кочевнический комплекс играл одну из наиболее важных социоэкономических составляющих этих центров. Трудно сказать происходила ли интеграция скотоводческо-кочевнического и ремесленно-земледельческого укладов с самого возникновения этих степных урбанистических центров или появлялась позже в силу изменения исторической конъюнктуры. Вероятнее всего эти процессы имели место в той или иной мере в генезисе вышеназванных городских центров.
В качестве их иллюстрации приведем пример историко-культурных трансформаций, происходивших в Танаисе на рубеже поздней древности и раннего средневековья.
Как нам представляется, Недвиновское городище Танаиса и его грунтовой некрополь являются весьма показательными памятниками гуннской эпохи. В целом исследователи отмечают, что Танаис после готского нашествия (середина III в.) не возродился в полной мере. Многие здания оставались в руинах, а новые постройки выполнены небрежно и указывают об относительной бедности и малочисленности населения. Слабая мощность верхних слоев городища, а также сравнительно малое количество раннее исследованных погребений гуннского и постгуннского времени вынуждали предполагать, что жизнь на городище в начале V в. лишь «теплилась»13. Хотя здесь же Д. Б. Шелов отмечает, что в период IV-V вв. н. э. продолжают сохраняться прежние ремесленные производства, и хотя город был менее мощным экономически, но оставался в прежних своих границах и имел достаточно плотную жилую застройку. Здесь же автор отмечает, что очень плохое состоя-
