Из Истории отечественной фонологии - Реформатский А.А.
Скачать (прямая ссылка):
А. А. Реформатский
синтагмо-фонемы. . .»(стр.^103), но уже вскоре автор дает отбой: «Отношения между фонемами и субфонемами русского языка. 202. До сих пор единицами, вступающими в синтагматические отношения, мы считали отдельные звуки. Эта точка зрения привела нас к перечню русских еин-тагмо-фонем. Перечень оказался уродливо-громоздким — из 73 единиц. G этим пришлось бы мириться, если бы эта классификация была внутренне безупречной. . . Гораздо важнее, что син-тагмо-фонетика ведет к неразрешимым противоречиям» (стр. 112). Появляется новое понятие, которое должно спасти положение с синтагмо-фонемами, упростить «уродливо-громоздкий перечень». Это понятие субфонемы. Что я?е такое за новое „инкогнито"? Ответ автора таков:
«204. Итак, если звук считать конечной единицей в синтагматической фонологии, то неизбежны серьезные затруднения и прямые противоречия в трактовке языковых фактов. Эти противоречия снимаются, если считать единицей синтагматической фонологии не звук, а различительный признак звука. Такую единицу будем называть синтагмо-субфонемой или просто субфонемой (так как парадигмо-субфонем не существует)» (стр. 113). И далее: «Разумеется, синтагмо-фонема как единица языка вовсе не «отменяется» последним утверждением, остаются в силе и законы сочетаемости звуков. Звуки действительно сочетаются по определенным законам, и это оправдывает выделение синтагмо-фонем как особых единиц сочетательной, синтагматической фонологии. Неверно лишь считать, что фонема — основная и конечная единица в этой фонологии. На самом деле эта единица производная, основной же единицей следует считать субфонему, т. е. различительный признак сегмента (или сегментов)» (стр. 114).
Все это рассуждение напоминает мне детскую песенку: «Жил-был чижичек, и он был„тово",не то, чтобы „тово", но всеж-таки „тово"». Никто не спорит, что существуют закономерности сочетания фонем (конечно, парадигмо-фонем, настоящих, всамделишних фонем, как бы их ни понимать и ни определять), но это не значит, что есть какие-то «другие фонемы» (ведь версия о «другом „Юрии Милославском"» — плод вранья Хлестакова!), но эти «другие фонемы» под пером М. В. Панова получают «законную прописку в языке» под титлом «синтагмо-фонемы», подсчитываются для того, чтобы их сейчас же переписать на субфонемы, которые их (синтагмо-фонемы) не отменяют, хотя сами представляют собой не единицы, а признаки единиц, но все же являются единицами. Разобраться в этой паутине плюрализма очень трудно. Сам М. В. Панов, справедливо укоряет Н. С. Трубецкого, что тот ставит в один ряд фонемы и архифонемы: «Например, слово [тот] — это ряд, где [т] и [о] — фонемы, а конечный [т] — архифонема. Слово со- Из истории отечес і венной фонологии
91
стоит из единиц видовых и родовых, поставленных в один ряд» (стр. 13).
У самого же М. В. Панова попадают в один «ранг» единицы и И\ элементы и даже индексы копуляции единиц, а в результате громоздкая башня из разнородных слагаемых, образующих не просто «двойной счет», а «неодинарный счет с дробями», причем считаются явления разного качества. Терминология смещается при этом по разным координатам и предстает в травестированном и непривычцом виде. Если б М. В. Панов ввел в свои интереснейшие наблюдения и рассуждения понятие уровня, то все бы могло упроститься, и построение стало бы удовлетворять мудрому афоризму математика-А. А. Маркова, который говорил: «Модель должна удовлетворять двум требованиям: быть похожей на свой объект и быть проще своего объекта».
Под каким бы флагом ни выступал тезис плюрализма и «двойного счета» — под флагом синтеза несинтезируемых фонологических школ (С. И. Бернштейн, мояієт быть и Р. И. Аванесов) или же без этого намерения (С. К. Шаумян, М. В. Панов), он (этот тезис) может только запутать дело и породить и терминологические, и фактические трудности и противоречия (в таком суждении, наверное, сойдутся и ленинградцы, и оставшиеся в живых и нетронутые «ересью» москвичи). То это — травестирование старых и более простых понятий (вместо московских вариантов — «смешанные фонемы» Шаумяна, «слабые фонемы» Аванесова), то — многоступенность «Вавилонской башни» без привлечения понятия уровень (Ф1, Ф2, Ф3 у С. И. Бернштейна, парадигмо-фонемы, синтагмо-фонемы и субфонемы у М. В. Панова), что нарушает понятную стратификацию фонологических объектов, препятствует правильному онтологическому пониманию иерархии фонологических единиц, запутывает стройную терминологию. Гораздо важнее уточнить понятия уровней, разрешить в полном виде предложенное Э. Бенвенистом понятие «меризматического уровня» в связи с исключительным вниманием к нему у «неоамериканцев» — Р. Якобсона, М. Халле, решить, какие же оппозиции важнее и реалистичнее — оппозиции фонем или оппозиции дифференциальных признаков, как онтологически адекватно описывать нейтрализации, признавать ли корреляциями только нейтрализуемые оппозиции (П. С. Кузнецов) или же можно обосновать и иной взгляд на эту проблему, и, наконец, обосновать, какая же теория наиболее плодотворна для решения задач практики (построения алфавитов, выработка алгоритмов транскрипций, методики обучения произношению и т. д.). VI. ЗАРУБЕЖНЫЕ И ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЛИНГВИСТЫ О МФШ
