Красный мираж. Палачи великой России - Мирек А.М.
ISBN 5-7542-0133-8
Скачать (прямая ссылка):
Вот поэтому он, когда проходил через двор, не видел, не замечал людей, а существование свое не считал жизнью.
Сейчас никто себе не представляет, что такое настоящий двор. Двор тогда был частью дома, частью квартиры, и потому строго следили, чтобы в нем не было посторонних. Это имело практическое значение: чтобы не украли дрова, вывешенное белье, не залезли в квартиру, не обидели гуляющих во дворе детей.
АльсЬоед Миоек. Красный мираж. Палачи великой России
225
На первом этаже господского дома жил дворник Балабанов. Его окна находились у самой калитки, и мы все ходили у него на глазах. Он был настоящим хозяином двора еще до революции, а после революции им и остался - не перевоспитался. Вежливый, доброжелательный, спокойный по характеру, он и внешне, на первый взгляд, судя по сохранившейся у него фотографии, с тех времен не изменился. Только фартук тогда был чище, а глаза еще больше. Во всем его облике была уверенность, удовлетворенность и благополучие.
Теперь остались привычка и врожденное чувство долга. Он по-прежнему два раза в день тщательно мел тротуар, убирал двор. Весной следил, чтобы канавки вдоль дорожек не засорялись и вода быстро стекала; чтобы на самих дорожках не было грязи, посыпал их песком и битым кирпичом. Осенью подрезал деревья, подсаживал новые; зимой вместе с женой возил с улицы во двор снег на санях, в большом деревянном ящике без дна. Из свезенного в кучу снега мы делали горку. При дворнике на тротуаре никогда не было скользко и никто не падал. В общем, не перечислишь, сколько больших и малых дел совершал наш любимый дядя Федя, чтобы держать двор в чистоте и порядке. Летом, когда он поливал двор, деревья, тротуар, мы бегали вокруг и кричали: «Дядя Федя! Облей, облей!» Он усмехался, поправлял усы и качал наконечником шланга в нашу сторону. Потом мы стали старше. Шланг износился, а нового не было; трудно было доставать метлы, не стало краски, и весной он уже не красил забор и ворота. Стал понимать, что это никому не нужно, в общем, он стал и сам никому не нужен. К тому же годы брали свое, и к концу тридцатых годов мы видели его все реже и реже. Отсутствие внимания и заботы о нем отражалось на состоянии двора.
Еще жил во дворе хорошо запомнившийся мне Коля Минаев. Семью его раскулачили, хозяйство отобрали, самих выгнали. Они как-то сумели избежать ареста и ссылки. Переезд их из подмосковной деревни в Москву по тогдашним нормам и положениям выглядел естественным. Считалось, что в Москве ни пахать, ни сеять не будешь, а пойдешь на завод - осуществишь переход из крестьянства в пролетариат, что было одной из задач переустройства общества.
Коля выделялся среди других спокойствием, деревенским выговором и невероятным здоровьем. Как-то на строительстве нашего одноэтажного дома с карниза ему на голову упал плашмя кирпич - и раскололся пополам, а Коля почесал голову и пошел дальше. Может быть, кирпич был с браком, но что наверняка - у нашего Коли все - и голова, и шея, и руки, и спинища - были высшего качества, по старым русским крестьянским стандартам, это было видно с первого взгляда. Виктор прозвал его «Дижир»1 .
Так мы, ребята, его и называли. Он не обижался, только смотрел на нас, бледных, худосочных, улыбаясь с сожалением.
Над Колей, на втором этаже жил вагоновожатый Малышев, на первом этаже другого дома - инженер Мишнин, рядом с ним - кассир Уланов. В остальных квартирах также проживали «совслужащие». Существовало такое емкое определение нового сословия, чтобы четко отличать «чистых» от «нечистых». «Чистые» регулярно ходили на работу, часто собирались на собрания, ходили на демонстрации, на субботники, подписывались на заем (на оклад, а то и на два), давали деньги на МОПР и Осоавиахим... В общем, уверенно шли сами и вели за собой остальных к светлому будущему - коммунизму. Таких в тринадцати квартирах нашего двора было большинство.
Надо сказать, что тринадцать квартир - не значит тринадцать семей, их было значительно больше. Например, в соседнем доме № 4 было восемь квартир, а семей - около тридцати. Такое достигалось за счет перенасыщения квартир, и называлось все это романтическим, соответствующим новым идеям словом - «коммуналка». С одной стороны, бодрило название, ярко высвечивающее коммунистическую идею, а с другой - романтичным являлось то великолепие разнообразных взаимоотношений, которым могло наполниться только коммунистическое общежитие.
Коммуналки - продукт революции. Они стали появляться сразу же после великих свершений, в связи с приливом населения из окрестностей Москвы и других городов в брошенные дома и квартиры, где прежде шла нормальная человеческая жизнь. Этот процесс достиг своего
1 Die жир (нем.-рус.)
ш
АльсЬоед Мирек. Красный мираж. Палачи великой России
расцвета в 20-е годы, когда выяснилось, что Москва уже не «временно» (как было сказано в 1918 году), а постоянно сделается новой столицей. Столица всегда притягивала, и в нее по многим причинам стремились люди. Жилищное строительство в Москве почти не велось, если не считать быстро возведенного американскими специалистами, с присущей им рациональностью планировки, комплекса «Дом правительства» у Каменного моста, появившегося на месте двухэтажных старинных домов и церкви. Численность жильцов в московских домах резко возросла к тридцатым годам, а дальше уже приняла черты катастрофы.
