Османская империя в XVIII веке. Черты структурного кризиса - Мейер М.С.
IBSN 5-02-016938-2
Скачать (прямая ссылка):
Реакция Стамбула на эти перемены показательна. Во-первых, султанские министры с неудовольствием отметили, что участники альянсов не сочли нужным сообщить о своих намерениях Порте. Во-вторых, было решено, что Порта «для вящей ползы своих интересов не должна откладывать и отвергать дружбы христианских государей». Оба эти пункта явно противоречили традиционным представлениям османских правителей, привыкших осуществлять свой курс, не связывая себя какими-либо обязательствами в отношении «врагов веры». В-третьих, участники совета, учитывая сближение Парижа с Венским двором, пересмотрели и свое отношение к Франции. Еще в начале 1755 г. она характеризовалась как «издревле истинный Порты друг, которая во всяких случаях интересы ея всем другим потентатам предпочитала». Отныне же главным инструментом османской политики в Европе была признана Англия. По совету ее посла Дж. Портера султанское правительство решило немедленно заключить договор о дружбе и торговле с Данией, против которого возражали австрийские и российские дипломаты в Стамбуле, дабы показать, что «Порта к ним консидерации не имеет» (46, д. 4, л. 73—73об.].
Последующие акции, инициатором которых выступал уже Коджа Рагыб-паша, также демонстрировали верность принципам внешней политики 20—30-х годов. Для правильной их оценки важно учитывать, что Мустафа III оказался сторонником методов своих предков, делавших ставку на военные действия, что и неудивительно для правителя, более 50 лет остававшегося отрезанным от всякого участия в жизни страны. Поэтому великому везиру неоднократно приходилось идти наперекор султану, доказывая преимущества дипломатических методов политики над военными. Так, осенью 1758 г. на одном из заседаний Дивана рассматривалась возможность объявления войны России, которая в то время вела военные действия против прусского короля Фридриха II. В противовес султану, считавшему, что нужно принять все меры для того, чтобы сорвать наступление русских войск в Пруссии, партия великого везира доказывала, что в интересах Порты «оставить христианские державы между собой разорятца и ослабевать», иначе «оные примирятца, следственно Порта найдется в веема тяжкой и многим опасностям подвергшей войне». В итоге все согласились с предложением Коджи Рагыба — отложить решение вопроса до замирения воюющих сторон, чтобы убедиться, в каком состоянии окажется прусский король [48, д. 6, л. ,1 70—171].
После побед русских войск под Цорндорфом (1758) и Ку-нерсдорфом (1759) положение Фридриха II стало критическим. Именно в это время в Стамбуле по инициативе английских дипломатов начались переговоры о турецко-прусском договоре. В марте 1761 г. они завершились подписанием согласованного документа. А. С. Тверитинова справедливо оценила его как антирусский по своей направленности [233, с. 316]. Вместе с тем реальную значимость договора не следует преувеличивать. Вопреки всем домогательствам эмиссаров Фридриха II о заключении «наступательного или по малой мере оборонительного союза», великий везир согласился лишь на трактат «дружбы и коммерции» по образцу акта, заключенного ранее с Данией.
Обресков, объясняя смысл позиции Коджи Рагыба, отмечал, что он «простым трактатом дружбы Порту ничем не компрометирует» [53, д. 324, л. 16об.— 17]. Такого же мнения придерживались и при русском дворе. Н. И. Панин, ставший в 1763 г. ближайшим советником Екатерины II по внешнеполитическим делам, отмечал, что «король прусский знает из союзов других держав, сколько мало оне из того получили действительной пользы от турок» [72, с. 126]. Тогда же Порта начала вести переговоры о подписании аналогичных договоров с Испанией и Тосканским герцегстзом, предполагая, по словам русского резидента, заключить таковые же «против прежней ее системы со всеми европейскими потентантами» [51, д. 2, л. 164об.].
Другая часть замысла великого везира, как отмечал Обресков, состояла в том, чтобы заставить прусского короля продолжать войну как можно дольше. О правоте дипломата свидетельствует еще один эпизод, связанный с Семилетней войной. С 1760 г. в переписке между Фридрихом и Портой обсуждался вопрос о возможности выступления Османской империи против Австрии. В порядке компенсации Берлинский двор обещал содействовать возвращению туркам Темешвара и Буды. Однако к лету 1762 г. стало ясно, что Порта вовсе не готовилась к военной акции, а ее обещания были направлены «единственно к поощрению войны продолжения, дабы христианские державы между собой истощались, ее в покое оставили и в почтении содержали». Военные приготовления, открыто осуществлявшиеся в европейских провинциях империи, отнюдь не означали, что османские правители собирались выступить против австрийцев. Тот же Обресков оценил их как «позолоченную пилюлю», которую великий везир приготовил для Фридриха II, ибо в Стамбуле хотели провести лишь демонстрацию «для устрашения Венского двора, дабы заставить его податнейшим [образом] уступить ей Темешвар и Петерзарадин, которых крепостей... Порта, ползуясь нынешним онаго двора великим упражнением, намерена старатся чрез негоциацию, не обнажая сабли, приобрести» [52, л. 193об.; 236].
