Османская империя в XVIII веке. Черты структурного кризиса - Мейер М.С.
IBSN 5-02-016938-2
Скачать (прямая ссылка):
Приведенные наблюдения Вешнякова очень важны для историков. Они наглядно показывают направление интересов «западников» и помогают увидеть связь между модой «аляфранга», нововведениями и внешней политикой Порты. Становление нового подхода к проблемам взаимоотношений Османской империи со странами Европы в начале XVIII в. является еще одним выражением происходивших перемен, которое позволяет не только дополнить свидетельства подобного рода, но и связать их в более общую картину. Более того, само развитие событий и особенности трансформации правящих кругов дают основание говорить о том, что сановники Порты придавали большее значение новациям во внешней политике, чем в других сферах жизни.
Изменения в экономике и в политике требовали новых решений. Думается, что сдвиги в расстановке сил на международной арене были осмыслены раньше и полнее, чем процессы, деформировавшие структуру управления. Отсюда и четко обозначившийся к началу XVIII в. интерес верхушки столичной бюрокра
тии к христианскому миру, стремление понять причины быстрого роста могущественных европейских держав и использовать опыт гяуров для восстановления мощи империи [136, с. 100—103; 219, с. 120—122]. Вместе с тем первым турецким «западникам» было ясно, что немедленное перенесение европейских институтов на османскую почву чревато серьезными социально-политическими осложнениями. Об этом вполне определенно сказал Ф. Ушакову Мехмед Саид-эфенди. О том же говорит и явная диспропорция между обилием проектов преобразований в армии и малыми усилиями по их реализации. В подобных условиях единственной более или менее широкой сферой активности оставалась внешняя политика, поскольку дипломатические акции прямо не затрагивали сложившиеся устои имперской системы, хотя, конечно, и их назначение было более ограниченным.
В изложенном выше рассказе о наставлениях Николая Мав-рокордато Ибрагиму Невшехирли примечателен следующий совет. Как пишет Вешняков, садразам «уже видел, коль невозможно турецким нерегулярным войскам против регулярных бороться, а [поскольку] регуляторства у себя завести невозможно по закону их, то лучше старатся одержать имеющее, а о большом распространении границ не думать» [37, д. 5, л. 44об.]. Иными словами, великому везиру нужно было выиграть время, необходимое для преобразований, и одновременно сохранить прежний статус Османской державы в Европе.
Чтобы решить эту двойную задачу, следовало в корне менять сложившуюся практику отношений с христианским миром. В 1761 г. Обресков попытался сформулировать основные положения традиционной внешней политики Порты в Европе. На первое место он поставил «максиму турецкую, основанную на законе и непременно наблюдаемую», о том, чтобы «с христианскими потентатами в союзы не вступать». Второй принцип, по его мнению, зиждился «на общем мнении турецком, что державу их не союзами, но первые их предводители, имея в одной руке саблю, а в другой Алкоран, разширили и толико государств покорили». Третий принцип основывался на «предсужде-нии турецком о надмерном могуществе империи их, и которая всякую державу покорить может без посторонней помощи» [51, д. 3, л. 124—124об.].
Ясно, что после Карловицкого мира 1699 г. строить европейскую политику на подобных осйбвах Порта уже не могла. Вместе с тем выработка нового курса встречала упорное сопротивление старой военно-феодальной знати, для которой военная добыча оставалась основным источником обогащения. Ее влияние имел в виду видный волошский боярин К. Кантакузпн, предсказывавший в 1703 г., что мир, «который учинили с христианами», будет недолговечен, «потому что ... как войны нет, они турки) меж собою воюют и убиваются, как и ныне, и для того, конечно, хотят войны зачинать, понеже, как война, и сул
таны, и визири, и начальники — все долголетни [в правлении]» [20, д. 4, л. 121 — 121об.]. Однако этот прогноз не сбылся; более того, уже в первом десятилетии XVIII в. выявилось стремление части османских риджалей к более осторожной и реальной политике в Европе.
Между тем международная обстановка в Европе тех лет представляла немалые возможности для начала военных действий. Так, после подписания Альтранштадского мира между Карлом XII и правителем Саксонии Августом II, являвшимся вассалом Габсбургов, резко обострились отношения между Австрией и Швецией. Многие европейские политики ожидали, что турки воспользуются этими осложнениями, а также восстанием в венгерских владениях австрийского императора под руководством Ф. Ракоци, чтобы взять реванш за поражения в войне 1683—1699 гг. и вернуть уступленные австрийцам земли. Однако в Стамбуле не спешили с объявлением войны, выжидая начала действий шведов. Первый русский постоянный посол при Порте П. А. Толстой, находившийся в османской столице с 1702 по 1713 г., указывал, что султан и великий везир не имеют нужды «замышлять войну», которая «может их ввергнуть в беспокойство тяжкое, также и собранная казна расточится, без которой и надежда о успокоении янычар и прочего воинства отнимется и жизнь их будет паки в страхе» [19, л. 316об.].
