Османская империя в XVIII веке. Черты структурного кризиса - Мейер М.С.
IBSN 5-02-016938-2
Скачать (прямая ссылка):
С серией посольских поездок оказалось тесно связано и открытие первой турецкой типографии. Сама идея книгопечатания появилась у Ибрагима Мютеферрики много раньше. Уже в 1719 г. он приготовил клише и отпечатал карту Мраморного моря, которую преподнес великому везиру. В 1724 г. таким же образом была отпечатана и карта Черного моря [134, с. 80; 159, с. 55]. Однако Ибрагим-эфенди знал о султанском указе, запрещавшем христианским типографиям использовать арабский шрифт, и негативном отношении к книгопечатанию многочис
ленной армии хаттатов, переписчиков рукописных книг, которых в одном Стамбуле было около 15 тыс. Лишь после возвращения Челеби Мехмед-эфенди из Франции мысль о создании турецкой типографии смогла найти свое воплощение. Мехмед Са-ид-эфенди, сопровождавший своего отца в качестве секретаря посольства, стал убежденным сторонником книгопечатания и деятельным соратником Ибрагима Мютеферрики. Совместными усилиями им удалось не только обеспечить своему начинанию поддержку великого везира, но и добиться фетвы шейх-уль-ис-лама Абдуллах-эфенди, разрешившего открытие типографии и печатание книг, кроме сочинений религиозного характера [337а, с. 114; 485, т. 4, ч. 1, с. 160—161].
Сам Мехмед Саид-эфенди может рассматриваться как фигура, типичная для «западников» в османской столице. Помимо активного участия в открытии типографии он много выступал на дипломатическом поприще, возглавляя посольства в Россию (1731 — 1732), в Швецию и Польшу (1732—1733), Францию (1741 —1742). Как явный франкофил, он поддерживал самые тесные отношения с Бонневалем, французскими и шведскими представителями при Порте [337а, с. 80—81; 345, т. 15, с. 62— 63; 174, с. 166—167].
Некоторое представление о личности Мехмеда Саид-эфенди (в русских документах — Сайд Мухамед эфендий) и его взглядах могут дать архивные материалы, связанные с его посольством в Москву. Когда стала известна кандидатура посла, русские дипломаты при Порте постарались собрать возможно больше сведений о нем. В своих реляциях они сообщили, что Саид-эфенди отличается умом, решительностью поведения, отсутствием религиозного фанатизма («веема человек пов.адной и мало суеверен»), знанием французского языка и европейского этикета, а также пристрастием к вину [26, ч. 1, л. Зоб.]. В Россию были отправлены и первые 12 книг, отпечатанных в типографии Ибрагима Мютеферрики.
Из упомянутого уже журнала Ф. Ушакова следует, что И. И. Неплюев и А. А. Вешняков верно предсказывали, что посол будет вести себя «не так, как турки, но как... министры в христианстве»: он не столько интересовался ценами на меха, сколько знакомился с московскими достопримечательностями и просился посмотреть Петербург; посещал комедии, которые показывали при дворе Анны Иоанновны, и принимал комедиантов у себя; присутствовал на учениях Преображенского, Семеновского и Измайловского полков на поле у Донского монастыря; поддерживал активные контакты с послами европейских держав в России. Польскому послу, он, в частности, преподнес изданную в стамбульской типографии «граматику, печатанную на языке турецком и французском», а в ответ получил географическую карту (вероятно, Европы или России) [26, ч. 2, л. 183—186].
Посольская деятельность Йирмисекиз Мехмед-эфенди и его
сына, а также других османских дипломатов способствовала развитию интереса к картографии, книгам, европейской прессе, активизировала работу по переводу сочинений европейских авторов по истории, географии, астрономии, стимулировала личные связи османских риджалей и улемов с европейцами [337а, с. 73—81]. Болгарская исследовательница М. Стайнова, рассматривая отмеченные факты с точки зрения социальной психологии, пришла к выводу о возникновении в начале XVIII в. моды на всё европейское («аляфранга»). Особый ее расцвет пришелся на годы правления Ибрагима Невшехирли, когда стремление подражать всему европейскому отразилось не только в архитектуре загородных кёшков или устройстве цветников и «регулярных» парков, но и в быту (мода на европейскую одежду, экипажи, часы и другие предметы обихода) и в манере поведения (устройство праздников, загородные гуляния) [229, с. 80—86].
Влияние -данного социально-психологического явления было весьма значительным. Во всяком случае, сообщения русских дипломатов о своих контактах с некоторыми османскими политическими деятелями позволяют утверждать, что «новое» довольно прочно укоренилось в сознании «западников». Сошлемся на рассказ Вешнякова о его встрече с Кёпрюлюзаде Абдул-лах-эфенди. У автора реляции сложилось впечатление о собеседнике как о человеке, «зело умном и знающем света». В частности, молла «о географии типографической великое известие имеет, об астрономии немного, как и о навигации, смутные идеи имеет, но удивително по их состоянию сколко сведом о войнах, о трактатах и претенциях всех держав европских и разных интересах оных». Подобные знания, по признанию Вешнякова, «от турка никак было ожидать невозможно, но сей знатно научился от христиан, особливо от англичан и французов, яко бывших в Алепе» [36, д. 5, л. 213—214].
