Османская империя в XVIII веке. Черты структурного кризиса - Мейер М.С.
IBSN 5-02-016938-2
Скачать (прямая ссылка):
Хотя эти перемены совершались помимо воли правителей империи, а зачастую и вразрез с политикой Порты, в итоге они обернулись в пользу правящего режима. В условиях нового баланса сил открытый вызов деребеев не нес с собой угрозы имперской системе, базировавшейся на господстве центра над периферией. Его воздействие имело два основных результата. Во-первых, судя по «союзному пакту» 1808 г., были зафиксированы более «справедливые» принципы перераспределения прибавочного продукта, когда большая его часть оставалась в распоряжении провинциальных групп господствующего класса. Во-вторых, рост роли аянских советов и других институтов, основанных на активном участии местных нотаблей, означал, что отныне система провинциального управления включает в себя не только прямые, но и обратные связи, позволяющие периферии оказывать известное влияние на политику центра.
Новые тенденции во внешней и внутренней политике Порты
Определение существа перемен в механизме государственного управления Османской империи не исчерпывает тех проблем, с которыми сталкиваются исследователи при анализе политиче
ской жизни страны. Не менее важно выяснить, в какой мере данный процесс происходил спонтанно, независимо от воли участвовавших в нем людей, и в какой мере его можно рассматривать как результат целенаправленной политики правящей верхушки. Ее решения интересны не только как выражение способности реагировать на конкретные факты тогдашней действительности, по и как свидетельство понимания существа происходивших общественных процессов, сознательного стремления воздействовать на них с целью приостановить или ускорить их развитие.
Если обратиться к мнению иностранных дипломатов, имевших возможность наблюдать и анализировать политику османского правительства, то в донесениях русских представителей при Порте можно найти как суждения, подтверждающие полную спонтанность изменений, так и заключения обратного свойства. С одной стороны, они констатировали отсутствие сколько-нибудь последовательного курса, поскольку «здешнее правление в разных членах состоит, один другого губя, не взирая на государственные интересы, клонит кому как способнее свои коварства в действо произвести» [28, д. 7, л. 246]. С другой стороны, они же не раз подчеркивали, что османские правители вынуждены учитывать сдвиги в жизни общества. В частности, определяя характер своих внешнеполитических акций, Порта, по их словам, должна была учитывать, что «военный дух турецкой нации в слабое и подлое действо привели» «всякия сластолюбия и роскоши» [42, л. 1].
Противоречивость высказывавшихся положений вполне объяснима: политическая ситуация в империи да и на международной арене часто менялась, соответственно менялись угол зрения и характер оценок дипломатов. Ясно, что лишь изучение действий Порты в течение достаточно длительного времени в состоянии дать необходимый материал для ответа на поставленный вопрос.
Среди множества правительственных акций, носивших в большинстве своем вполне рутинный характер, особое внимание привлекают те, что отражали сдвиги во внешней и внутренней политике и были связаны, как правило, с осуществлением различных нововведений и преобразований. В историографии Турции реформы считаются характерной чертой истории страны XIX в. Именно они обычно привлекают интерес историков. Одни исследователи видят в них свидетельство радикальных перемен в жизни страны; другие интересуются ими с точки зрения возможностей докапиталистического («традиционного») общества к адаптации в новых условиях существования; третьи рассматривают их как результат воздействия внешних сил. Однако почти все сходятся на том, что началом «эпохи реформ» следует считать преобразования Селима III в 1792—1808 гг. [216].
В последние годы общепринятая оценка реформ этого султана была поставлена под сомнение. Американский турколог
Ст. Шоу высказал мнение о том, что их объединение с последующими преобразованиями основано на вторичных по своему значению признаках, в частности на общем для них заимствовании западных образцов общественно-политических институтов. Если же исходить из замыслов султана и большинства его советников, то задуманные им нововведения скоро завершают целый исторический период (вторая половина XVI — конец
XVIII в.), в течение которого многие представители османского правящего класса тщетно пытались добиться восстановления традиционных устоев османского государства. Даже общее название преобразований 1792—1808 гг., низам-и джедид, показывает стремление их инициаторов к возобновлению, реставрации ранее существовавшей системы отношений, а не к созданию «нового порядка», как полагали многие авторы. Поэтому не акты Селима III, а деятельность его преемника Махмуда II должна рассматриваться как начальный этап османского реформаторского движения, которое привело к значительному ускорению темпов распада феодального общества и его институтов [459, т. 1, с. 264—266].
Новый подход к оценке реформ Селима III интересен тем, что позволяет увидеть преемственность в политике османских правящих кругов XVII—XVIII вв. Вместе с тем он помогает лучше понять судьбу преобразований, предпринимавшихся до
