Османская империя в XVIII веке. Черты структурного кризиса - Мейер М.С.
IBSN 5-02-016938-2
Скачать (прямая ссылка):
Остановимся еще на той части деревенского населения, которая в конечном счете оказалась вне общинных коллективов. Дальнейшая судьба этих людей в основном складывалась трояко: некоторые из них могли влиться в городскую среду, пополнив массу шехирлю, другие — стать разбойниками, третьи — оказаться в свите того или иного аяна. Поскольку в двух последних случаях бывшие земледельцы оставались частью сельского населения и, более того, оказывали несомненное воздействие на жизнь крестьян, их судьба заслуживает серьезного рассмотрения.
О разбойниках (эшкия, харами, гайдуках, клефтах, уско-ках) существует достаточно большая литература. Исследователи установили широкое распространение разбойных групп с конца XVI в. и показали различные причины этого явления, связанного прежде всего с классовым гнетом и этнорелигиозной дискриминацией [151, с. 56—67; 191; 247, с. 15—72]. О значении подобных выступлений будет сказано в следующей главе. Здесь же проследим путь превращения крестьянина в разбойника. Большинство балканских историков, видя в разбойничестве
определенную форму социального протеста, рассматривают это явление как необходимость деревенского жителя прибегнуть к акту возмездия, т. е. предполагают прямую трансформацию крестьянина в гайдука. Подобная версия подтверждается частными сообщениями о том, что жители окрестных сел активно поддерживали разбойников, обеспечивая их продовольствием и укрывая в минуту опасности.
Турецкие и западные авторы склонны подчеркивать негативные последствия действий эшкия. Они связывают широкое распространение разбойников с изменениями, которые претерпела османская армия в результате обращения к новым видам оружия и введения новых принципов ее комплектования. В наиболее развернутом виде эта точка зрения представлена в ряде работ X. Иналджика. Прослеживая реакцию райя на распад тимарной системы, турецкий историк отмечает, что этот процесс был осложнен двумя другими: увеличением числа безземельных крестьян к концу XVI в. и распространением ручного огнестрельного оружия. В отличие от традиционной военной верхушки, весьма неохотно переходившей к использованию пищалей и мушкетов, бедные крестьяне Анатолии и Румелии увидели в огнестрельном оружии «новые возможности к обеспечению своего существования». Поэтому со второй половины XVI в. численность военных наемников (секбанов или левендов), вооруженных мушкетами, стала быстро расти за счет крестьян, уходивших из деревень. Со своей стороны государство, оказавшись перед лицом растущей потребности в тюфенкчи (стрельцах) и испытывая все более острые финансовые затруднения из-за необходимости содержать значительное постоянное войско — янычар, первоначально не препятствовало складыванию отрядов секбанов, тем более что набирались они только на время похода и потому обходились государству дешевле, чем янычары.
В самом появлении тюфенкчи автор видит одну из главных причин наступавших перемен. Прежде всего новые военные наемники потеснили на вторые роли в османской армии провинциальное конное ополчение. Составлявшие его основу тимарио-ты не были в состоянии противостоять им и в мирное время. Отряды секбанов «стали самым важным фактором процесса децентрализации в империи: они были главным источником, из которого могли черпать и черпали свою военную силу мятежные паши и аяны в XVII—XVIII веках» [370, с. 295].
Поскольку по окончании походов наемники вычеркивались из списков солдат, состоящих на жалованье, они вскоре превращались в грозную мятежную силу, угрожавшую порядку и безопасности в империи. Отказываясь сдавать оружие по возвращении с театра военных действий, тюфенкчи большими и малыми группами расходились по анатолийским, балканским и арабским провинциям в надежде найти место в военной свите того или иного крупного феодала, губернатора эялета или санджака. Те же, кому не удавалось обрести подобное пристанище,
легко становились эшкия или гайдуками. Не случайно термины «левенд» и «секбан», которыми первоначально в османских документах обозначали военных наемников, обрели другой смысл, став синонимами «эшкия».
Нет оснований отдавать предпочтение какому-то одному варианту превращения крестьянина в разбойника, хотя для немусульманина второй путь был более проблематичен в силу того, что набор добровольцев в османскую армию был ограничен лишь средой «правоверных».
Распад тимарной системы существенно осложнил и проблему поддержания спокойствия и порядка на местах. Со второй половины XVI в. провинциальные паши все чаще обращаются к практике формирования собственных дружин из секбанов и левендов. На содержание этих отрядов власти дали право взимать с местного населения особый сбор — тайн — в натуральной и денежной форме, а в XVIII в. на подобные цели предназначались суммы, полученные в счет имдад-и сеферие и имдад-и хазерие. Поскольку расходы по обеспечению военной свиты были значительны, ее размеры в мирное время были невелики— от 100 до 400 человек [295, с. 271—278]. Со второй половины XVIII в. численность йерли (местных войск) в провинциях империи стала быстро увеличиваться, поскольку собственными отрядами начали обзаводиться и аяны. Наиболее крупные из них, например, Чапаноглу или Караосманоглу в Анатолии, шейх Дагер в Палестине, могли в случае необходимости выставить до 20—30 тыс. воинов [198, с. 28—28]. Состав наемников был достаточно пестрым, но большинство их являлись бывшими крестьянами, прошедшими школу эшкия.
