Как воскреснет Россия? - Меньшиков М.О.
Скачать (прямая ссылка):
Религия — Церковь — Об шест во
95
Московский храм эпохи Ивана Грозного — храм триумфальный, памят пик великого и славного события Но петербургский храм на месте паре убийства «* Скажите, место ли здесь кричащей радости? Место ли разгулу чувств, их блеску и торжеству?
Четверть века тому назад, почти юношей, я желал революции полного успеха, но, тем не менее, жизнерадостный храм на месте цареубий ства мне казался прямо оскорблением, издевательством над чем-то свя щенным, что таилось во мне, как во всяком русском человеке Утратив наивную веру своих отцов, я не потерял уважения к вере Меня возму шало нашествие на нашу церковность инородческого вкуса, точней — безвкусицы На моих глазах в течение десятилетий понастроили мно жество храмов, наружность которых соответствует не месту молитвы, а скорее, вычурным зданиям каких нибудь минеральных вод или тотали заторов На моих глазах опрофаннли, опоганили наш простой и бедный, но прекрасный в простоте и родной нам стиль Разрядили, расфрантили, растрепали наружность храмов, забывая, что дому Божию подобает величие и простота Здесь нужна не красивость, а величавость здания, та благородная красота, которая выше пестроты Может ли, скажите, быть величавым кокетливое строение, точно готовое пуститься в пляс? Вот почему я, вопреки учебникам, вовсе не считаю за русский стиль ни московские подлинники, ни позднейшие подражания нашей архитектурной «узорочной пестряди» Это, если угодно, итальянско-татарский стиль, а не русский Он мог появиться лишь накануне упадка веры, в эпоху раскола, когда инстинкт религиозного приличия ослабел Невысок, очевидно, был инстинкт этот и у авторов проекта «храма Воскресения на крови»
Если бы от меня зависело, я на месте цареубийства воздвиг бы храм совсем другой наружности Я сказал бы себе если этот храм есть памят ник, то он будет напоминать народу о великом злодействе и если так, то чему же тут радоваться? На проклятом месте может быть лишь храм народного раскаяния жгучей народной жалости отом, чего вернуть нельзя На все века, пока народ будет жив своей совестью, с этим местом будет связано глубокое горе земли, не сумевшей спасти своего Освободителя, выдавшей Помазанника своего убийцам Я воздвиг бы готический собор, черный, как привидение среди белого дня Пусть бы он возвышался к небу, этот храм печали, как элегическое дерево юга — пирамидальный тополь или кипарис Я заставил бы каждого прохожего с испугом огля дываться на мрачный, столь необычный в Петербурге храм, я заставил бы сжаться каждое сердце при мысли, что совершилось на этом месте Почему пренебрегают у нас строгой готикой? Она для нас родиее, чем
96
Михаил Осипович Меньшиков
итальянский стиль. Пожалуй, даже роднее византийских куполов. Род. нее потому, что северные европейцы, где возникла готика, родственнее нам, чем южные. Я видел почти все великие храмы в Европе. Я думаю что если бы я вообще был способен молиться в храме (для этого нужна вера и нужен верующий народ, которого нет), то всего религиознее я чувствовал бы себя именно в готических храмах. В этом стиле, вышедшем из сумрака хвойных лесов, всего легче достигается настроение величия, святости, стремления к небу, отрешения от всего земного...
В обществе святых
Вместе с густой толпой народа я продвинулся в темный притвор и неожиданно очутился в древнем русском храме Новгородской, Владимирской, московской эпохи. Очень высокие круглые своды и толстые устои-колонны все расписаны в византийском духе. Как жаль, что нет старинного многоярусного иконостаса, и как его отсутствие портит стиль! Почему забросили, прямо до какого-то преследования, этот с незапамятных времен обычай высоких иконостасов во всю алтарную стену? Обычай этот коренился в глубокой идее христианства, по которой церковь есть общество вечное не только живых и верных, но и отошедших к Богу душ. В доме Божием православный глаз чувствовал потребность видеть «всех своих», занесенных в святцы, т. е. в некотором смысле более живых, чем живущие ныне. «Мы,— думали христиане,— тлеем во грехе, есть же праведники нетленные, душ которых не коснулась смерть духа — грех». Отсутствие нашего народного многоярусного иконостаса — уступка протестантскому европеизму, уступка жалкая. Но, очевидно, среди художников, работавших в храме, были и люди старого духа. Изгнанный из переднего угла иконостас художники рассыпали по всему храму, и вот в грубоватой мозаике на вас отовсюду глядят святые — с потолка, со стен, с толстых колонн-устоев, глядят сверху, сбоку, сзади, со всех сторон. Впечатление получается сильное, совсем особенное. Вместо пустого храма, который иногда нельзя наполнить никакой толпой молящихся, получается храм наполненный, имеющий свое многочисленное, таинственное население, свой святой народ, как бы лишь потеснившийся, чтобы дать место живым людям. Живые стоят, окруженные хорами почти живых угодников, ветхозаветных патриархов, пророков благочестивых царей, апостолов, мучеников, отцов церкви, пустынников, преподобных, страстотерпцев, святителей и чудотворцев. Неисчислимое сонмише
