День мира - Линдорф А.
Скачать (прямая ссылка):
— Но вопросы пола — это не самое главное. Проблем и без них хватает. Апостол Павел писал — помните? — «Лучше вступить в брак, нежели разжигаться». Мари еще долго будет сохранять молодость я спасет меня от «пещи огненной».— Он поспешил добавить: — Я, конечно, шучу. О серьезных вещах следует говорить шутливо. Не так ли? На самом же деле я всем сердцем верю в любовь.— Это прозвучало как декларация: так можно было бы признаться в том, что веришь в добрых волшебниц.
На веранде появился слуга с подносом, мадам Рикэр шла следом за ним. Куэрри взял стакан, мадам Рикэр стала справа от него, а слуга нацелился в стакан сифоном.
— Разделение труда. Вы скажете, когда довольно,— проговорила мадам Рикэр.
— А теперь, cherie, пойди оденься как следует,— сказал Рикэр.
За виски он снова начал о том, что именовалось у него «ваш случай». Теперь манерами и тоном он смахивал не столько на сыщика, сколько на адвоката, который по роду занятий становится пост фактум как бы сообщником своего подзащитного.
— Зачем вы приехали сюда, Куэрри?
— Надо же где-то жить.
— Да, но, как я уже говорил сегодня утром, никому бы и в голову не пришло, что вы работаете в лепрозории.
— Я не работаю там.
— Когда я туда приезжал несколько недель назад, миссионеры сказали мне, что вы ушли в больницу.
— Я присутствовал на приеме у доктора. Присутствую — вот и вся моя работа. Больше я ии на что ие гожусь.
— Но вы же губите свой талант!
— У меня нет никаких талантов. Рикэр сказал:
— Не презирайте нас, бедных провинциалов.
Когда они сели обедать и Рикэр прочитал короткую молитву, хозяйка дома снова заговорила. Она сказала:
— Надеюсь, вам у нас понравится.— И: — Вы едите салат?
Пряди ее светлых волос местами потемнели от пота, и Куэрри заметил, как она вдруг испуганно раскрыла глаза, когда над столом пронеслась черно-белая бабочка с размахом крыльев чуть ли не больше, чем у летучей мыши.
619
Будьте как дома,— сказала мадам Рнкэр, проводив глазами бабочку, которая, точно лишайник, распласталась на стене.
Куэрри усомнился, чувствует ли она-то себя здесь как дома. Мадам Рикэр сказала:
— У нас мало кто бывает.— И он сравнил ее мысленно с ребенком, которому велено развлекать гостя до прихода матери. В промежутке между виски и обедом она успела переодеться в ситцевое платье с узором из осенних листьев. Это в память о тебе, Европа?
— Бывать бывают, но не такие, как наш знаменитый Куэрри,— перебил ее Рикэр. Он будто повернул рукоятку приемника, решив, что хватит слушать передачу об умении вести себя в обществе. Звук был выключен, но робкий, настороженный взгляд словно продолжал говорить фразу за фразой, хотя их никто не слышал: — У нас жарко, не правда ли? Вы из Европы? Хорошо перенесли самолет?
Куэрри спросил:
— Вам здесь нравится?
Вопрос застал ее врасплох: вероятно, в разговорнике не было ответа на него.
— О, да! Да. Здесь очень интересно,— сказала она, глядя через его плечо на залитый водой двор, где стояли котлы, похожие на модернистскую скульптуру; потом снова перевела взгляд к бабочке на стене и ящерице гекко, нацелившейся на свою жертву.
— Принеси фотографию, дорогая,— сказал Рикэр.
— Какую?
— Фотографию нашего знаменитого Куэрри.
Она нехотя вышла из столовой, держась подальше от стены, где отдыхала бабочка и где на бабочку нацеливалась ящерица, и вскоре вернулась с номером «Тайма» бог знает какой давности. Куэрри вспомнил это лицо на обложке с возрастной скидкой в десять лет (выход номера совпал с его первым приездом в Нью-Йорк). Художник, делавший портрет с фотографии, придал его чертам романтичность. Это было не то лицо, что он видел в зеркале во время бритья, а будто дальний его родственник. В нем отражались чувства, мысли, надежды, душевные глубины, которыми он никогда ни с одним репортером не делился. На втором плане стояло здание из стекла и стали; его можно было принять за концертный зал, даже за оранжерею, если бы огромный крест, возвышавшийся рядом со входом наподобие звонницы, не указывал на то, что это церковь.
— Вот, изволите видеть,— сказал Рикэр.— Нам все известно.
— Насколько я помню, статья здесь не блистала точностью фактического материала.
— Итак, вы будете что-то строить у нас по поручению правительства или церкви?
— Нет. Я теперь в отставке.
— Казалось бы, такие, как вы, в отставку не уходят.
— Почему же? Кончать когда-нибудь всем приходится, что мне, что солдату, что директору банка.
Как только обед кончился, жена Рикэра вышла из столовой, точно ребенок, которому полагается уйти после десерта.
— Наверно, пошла делать записи в своем дневнике,— сказал Рикэр.— Сегодняшний день для нее из ряда вон — познакомилась с нашим знаменитым Куэрри. Есть о чем распространиться.
— И много она пишет?
— Кто же знает? Сначала я украдкой заглядывал в ее дневник, но она обнаружила это и теперь запирает его от меня на ключ. Я поддразнивал ее и, наверно, переборщил. Помню, одна запись была такая: «Письмо от мамы. У бедной Нитуш пятеро щенков». В тот день губернатор вручил
мне орден, но об этой церемонии она не обмолвилась ни словом!
