День мира - Линдорф А.
Скачать (прямая ссылка):
— Куда он ходит? В кабак? Пьет с друзьями? Играет в карты? — спрашивала она меня.
Но сама лучше всех знала, что все это не так, потому что Мидио отдавал ей все до последнего гроша, оставляя лишь деньги на покупку продуктов в лавке. Оба мы не курили, не занимались чем-либо другим. Считали глупым бросать деньги на ветер.
— Может, подцепил какую-нибудь девку,— сказала однажды мать.
Так и было. Только та, кого она называла «девкой», была девятнадцатилетней девушкой по имени Розина. Отец ее — холодный сапожник. Два раза в неделю Розина ходила в лес по дрова, чтобы продать их и поддержать семью. Правда,
подчас ее задерживали лесники, и все шло прахом. Она носила нитяные носки и туфли из телячьей кожи с железными подковками.
Розина была бедной, но работящей. Может быть, поэтому Мидио и обратил на нее внимание. Но мать, когда через несколько дней до нее дошли слухи, сказала, что Розина метит на Мидио потому, что он хорошо зарабатывает, а в доме девушки нечего есть. Отец у нее бездельник, напивается без зазрения совести и не стыдится, что его кормят женщины. Она хочет выйти за Мидио из-за выгоды. Но это мать говорила только мне.
Мидио и Розина только «встречались». В доме никто об этом ничего не знал. А если знал, то помалкивал до удобного случая. Со мной Мидио заговорил об этом первый раз в бараке, примерно через месяц.
— Женюсь.
— Когда?
— Через год.
— А деньги?
— Со следующего месяца буду отдавать матери только половину. Остальное — себе.
— Скандал будет.
— Плевать. Пусть будет. Да я могу и не приходить домой. Останусь на стройке, а белье станет стирать жена лавочника.
— А Розина?
— Терплю я, потерпит и она.
— Не надо так,— посоветовал я.
— Да я и сам не хочу. Но хочу, чтобы мама знала, что пойду на это. Понимаешь? Не могу больше терпеть так.
— Как?
— Будто ты не живешь вместе со мной! Я хочу знать, что я ей сделал? Ушел ты на дальний заработок — ничего. Двинулся я — переполох в доме. Ты вечером идешь по своим делам — так и надо. Я — упаси бог... Ты говоришь слово — никто ие замечает. Скажу его я — мне смотрят в рот.
— Любит она тебя...
— Ты это называешь любовью?
— Ты — старший, ты — первенец...
— Чем же я, старший, согрешил, чтобы ко мне так относиться?
— Не сердись на нее. Уже много лет, как она осталась одна. Она считает, что глава семьи — ты.
— Не хочу я быть ничьей главой. Никем не хочу командовать. Ты — мой младший брат. Скажи, командовал я тобой?
— Нет, ты меня учил. Учил работать. Обращаться с лопатой, зажигать печь для обжига извести, и ты мне нашел работу на стройке. Не забуду этого.
— Я тобой никогда не командовал,— сказал Мидио.
— Верно. Никогда.
— Даже в детстве. Даже когда ты меня злил, не отпускал затрещин.
— Почему?
— Не люблю этого. Не люблю командовать. Не хочу быть ни над кем старшим.
П был возле буров, когда услышал взрыв, часов в шесть утра, еще туман стоял. Как будто вздох раздался из-под земли, и все подумали о землетрясении. Потом появились плотники, которые работали на вершине огромной стены, и начали махать молоточками. Один из них бросил по направлению к нам свою бумажную шапочку. Я плохо слышал, что они говорят. Вдруг раздались сиреиы. Заревели все сразу, в долине и в горах. Долгие, недобрые, неприятные гудки, казалось, не кончатся никогда.
Бурильщик-миланец бросился к щитку и резким движением выключил ток.
— Что случилось? — спросил я.
— Дрянь дело. Будем надеяться, что никто там не оставил шкуру.
— Почему так гудит?
— Тревога, дурень. Что-то случилось в туннеле.
— В туннеле?
Сразу кровь застыла у меня в жилах. Я подумал о Мидио и бросился бежать. Но круча была почти отвесной, и вскоре я остановился. Я хрипел и задыхался, губы у меня почернели.
— Эй, там! — крикнули сверху. Плотники бросили мне веревку. Уцепившись за нее, я быстро вскарабкался на вершину.
— Что там, знаете?
— Нет. Сейчас садимся в машину. Две партии уже отправились. Прибывают также со строительства электростанции. Едем через минуту.
— Брат у него там,— сказал кто-то.
— Сейчас поедем,— повторил старший. Появились миланцы.
— Святая мадонна! — сказал один из них, мой знакомый.— Это в туннеле, правда?
— Да,— ответил я.
Проехала открытая машина с инженерами. Один из начальников сидел рядом с шофером, без пиджака и без галстука. Он размахивал руками, как пьяный.
У входа в туннель — здоровенный миланец в клетчатой рубашке и в каске. На рельсах узкоколейки — переполненная вагонетка, все в касках, с зажженными шахтерскими лампочками, с ломами и лопатами.
Я подумал о матери: «Вот оно... Так, как говорила...»
Но его спасут, конечно. Все считают... И миланцы, и начальник, который без галстука и без пиджака и который за несколько минут сделался таким же черным, как мы. Штаны его измялись, и казалось, что у него тоже, как у меня, там остался брат. Теперь он стал одним из наших. И он тоже говорит:
— Вытащим...
Прошло два часа, и я все вспоминал мать. Через три часа прибыли подрывники.
— Что будете делать?
— Взорвем.
— Что?
— Скалу. Нельзя иначе. С ломами и отбойными молотками можно проковыряться месяц.
