День мира - Линдорф А.
Скачать (прямая ссылка):
Видно было, что мысли о далеком сыне не давали ей покоя. Часто она двигалась по дому, как тень. Особенно ее грызли думы о Мидио, когда она стряпала.
— Ешьте, ешьте,— говорила,— сейчас ваш брат сидит под землей и ломает камни для чужих людей...
Нередко ложка у нее повисала в воздухе, а глаза упирались в дно тарелки. Только по дыханию можно было определить, что жива. Маленькие не понимали, а я-то знал, что она в этот миг думает о нем.
Мидио вернулся домой через две недели. Мать купила овечью ногу и поставила варить ее вместе с большим куском угля, старательно вымытым перед этим.
— Баранина с душком,— сказала она.— Уголь вбирает в себя неприятный запах.
Много вещей знала наша мать.
Теперь, когда ее старший сын вернулся, пусть на один день, глаза матери блестели, и она казалась почти красивой. Под сухой и темной кожей лица, среди частой сети морщин, окаймлявшей глаза, внезапно возникал призрак другой женщины, такой, какой была она в девушках. И двигалась она как-то необычно много и нервно в своем длинном траурном платье.
Мидио сразу же выложил на стол три бумажки по десяти тысяч лир и улыбнулся, обрадовавшись ее изумлению.
— Видишь, сколько зарабатывают землекопы!
Она быстро опомнилась, и даже тень улыбки исчезла из глаз.
— Да, но ты бел, как рыбье брюхо.— Она хотела сказать «как покойник», я понял это, но вовремя удержалась, потому что верила в дурной глаз и другие приметы.
— А когда уходил, был красивый, смуглый, загоревший на солнце. Как твой отец.
— Да ты посмотри на это! — сказал Мидио, потрясая тремя розовыми купюрами.
— Не нравится мне,— ответила она.— Не нравится эта работа. Ты все время под землей, и приходят в голову мысли о кладбище, о несчастье.
Мидио потемнел лицом и собирался что-то возразить, но она быстро поднялась со стула и веселым голосом сказала:
— Хватит спорить. Начинайте есть.— И принесла на стол большую дымящуюся кастрюлю.
— Когда кончаете? — спросила через несколько минут.
— Есть время,— сказал Мидио.— Хватит на год. Она замолчала.
Мидио обернулся ко мне:
— Я уже говорил с десятником. Через несколько месяцев можешь прийти и ты.
— Не стоит,— сказала наша мать.— Слишком мал.
— Мал для каменщика. Но как подсобный рабочий сойдет великолепно. У него хорошие мускулы и желание работать. Вот что главное. А с двумя получками в доме все будет в порядке.
— Делайте, что хотите,—кисло заметила она.— Мне все равно.
— Как так? — сказал Мидио.— Что, тебе не нравится, если будем приносить в дом больше денег?
— Мне? Мне все равно. Ты — старший, ты — глава семьи. Как решишь, так и будет хорошо.
И сразу встала и вышла. П рошло много дней, но тоска о сыне все мучила ее. ¦ ' — Кто знает, где они спят? — спросила она меня однажды. Раньше она об этом не думала, а теперь захотелось слетать туда, чтобы посмотреть, как спит первенец.
— Мидио говорил, что там есть бараки.
— Бараки? Из чего они? Как шалаши?
— Не шалаши. Мидио сказал, что бараки.
— Но из чего они? Из камня? Из дерева? Он ведь, как отец, слаб в плечах и в груди. Руки хороши, а грудь и плечи нет. Может, ему холодно.
— Ступай к нему. Отнеси одеяло,— сказала мне она потом.— Ему холодно, я знаю...
Месяцев через семь Мидио, вернувшись, сказал, что есть и для меня место чернорабочего у изыскателей. Я не знал, что это такое изыскатели, но все равно ушел обрадованный, мечтая о заработке.
Мать в это утро не встала, чтобы попрощаться. На кухонном столе была готова связка белья, и мы тихонько закрыли дверь, чтобы не разбудить маленьких.
Наступали холода. Тем, кто, как Мидио, работал в туннелях, было легче. Мороз не доходил до них. Но для нас, наверху, в двух шагах от воды, и для тех, кто работал с цементом в компрессорном бараке, наступили неважные времена...
Зарабатывали прилично. Если забыть о холоде и о цементе, можно было считать себя в раю. Больше всего, прямо до слез, страдали из-за цемента. Он проникал в самые незаметные царапины на руках, особенно между пальцами, и разъедал кожу, пока не появлялось живое мясо. Потом возникали язвы и начинали гноиться. Надевать рукавицы было нельзя, запрещалось начальниками из конторы. Ствол бура требовалось держать голыми руками, чтобы следить за малейшими отклонениями оси и не допускать искривления. А ствол был иногда ледяным, иногда горячим, в зависимости от почвы.
Хуже, чем нам, было только тем, кто работал на компрессорах. Им приходилось месить цемент руками в огромных ситах, через которые он пропускался перед тем как попасть в чаны, где превращался в тончайшую массу, и потом по трубам направлялся под давлением в землю. Перед сном эти ребята обычно плакали или ругались.
Домой мы ходили теперь раз в неделю. Белье матери приходилось стирать на двоих.
— Я сменила хозяина,— говорила она.— Раньше работала на чужих, и платили мне мало. Теперь нанялась в поденщицы к своим сыновьям. Получаю кучу денег.
Мы ие отвечали. Мидио каждый раз, когда возвращался домой, мрачнел, как ночь, и обменивался с матерью и братьями лишь скупыми фразами. Как только кончал есть, уходил по своим делам. И это особенно выводило из себя мать.
