День мира - Линдорф А.
Скачать (прямая ссылка):
• Китобойная флотилия собирается понинуть гостеприимный Калининградский порт. Предстоит дальний рейс в воды Антарктики. Взгляните на флагманский норабль «Юрий Долгорукий». Могуч, не правда ли?..
• У Данилы Андреевича Туза — его мы видим на втором снимке — хорошее настроение. Чему же улыбается этот немолодой человек? Не так давно все помыслы контр-адмирала Д. А. Туза были связаны с морской службой. Но вот пришла пора выходить в отставку. Отдыхать? Нет, Туз еще полой энергии, он еще «повоюет»... Контр-адмирал стал директором совхоза «Янтарный».
• Жарная баталия разгорелась на мирном поле, расположенном в центре Калининграда. Футбольный матч. А знают ли увлеченные игрой болельщики, что двадцать пять лет назад именно здесь — на этом вот месте! — печатали шаг на парадах фашистские головорезы...
• Весело! Скольно смеха и непритязательной радости вызывает в молодых сердцах это народное развлечение. Все выше взлетают качели. Смелей, подружка! Пусть свистит ветер, пусть захватывает дух — взлетай все выше, выше! Весело!
• И, наконец, пятый снимок. На самой западной точке СССР повстречались два офицера-пограничника: польский капитан Александр Шолтун и советский майор Борис Поляков. Как славно они беседуют. Граница между двумя социалистическими странами — это линия мира и дружбы.
НАДПИСЬ НА СТЕНЕ
Рассказ
Впервые в жизни он шел не на службу, а на работу.
Конечно, и в те бесповоротно — он хотел верить, что бесповоротно — оставшиеся позади годы он работал.
Выходы на учения, ночная езда по осклизлым дорогам, караулы и строевые смотры — все это, вместе взятое, и было работой, не менее трудной, чем любая другая. Но называлась она старинным, извечным солдатским словом — служба. Слово это нравилось Краснову, в нем всегда слышалась какая-то особенная отрешенность от житейских благ, подчеркнутая готовность выполнить любое задание, бескорыстная преданность делу, доверенному тебе. Служба...
И вот на смену привычному слову пришло другое.
Работа. Труд Дело. И вещь, та, что сработана. И качество ее. И знание, и умение, и сила. Все вбирает в себя это удивительно емкое слово — работа.
— Пойдешь ко мне инспектором, капитан? — спросил вчера начальник отдела кадров треста, успев предварительно сообщить, что и он «трубил, как медный котелок, пятнадцать
ВАЛЕНТИН ЕРАШОВ
годков» и тоже носил капитанские погоны.— Конечно, пойдешь. Работенка, я тебе скажу...
— Нет,— медленно ответил Краснов.— Нет... Не пойду. Мне работенка не нужна.
— А коли не нужна, так чего ради пришел, капитан? От скуки проветриться? — удивился начальник.
— Работенки мне не надо. Мне работу надо,— уже твердо сказал Краснов.— Понятно вам?
И, не тая досады, поглядел на кадровика.
— Понятно... Так сказать, в герои труда изволите метить? — вдруг став колючим и отчего-то обиженным, спросил собеседник.— Ну, что ж...
Он — явно для блезиру — полистал какие-то длинные ведомости, искоса глянул на заполненный Красновым личный листок и, не спрашивая согласия, размашисто написал на уголке заявления: «Подручным каменщика. В приказ». Потом лихо расчеркнулся и, довольный, поглядел на Михаила:
— Желаю успеха, капитан.
222
Он с явной насмешкой подчеркнул воинское звание. — Спасибо,— ответил Краснов.
И вот он шагает, забыв о том, что на свете существуют трамваи, по улицам города. На редкость славная, прозрачная, тихая осень выдалась нынче в Калининграде. Сентябрь на исходе, а рыжая проседь почти не тронула кудрявых голов деревьев, бесконечные парки еще не просвечивают насквозь, они так же тенисты и уютны, как в разгаре лета. Ленивый приморский ветерок бредет вдоль тротуаров, едва рябит зеленая вода во рву, что опоясывает темно-коричневый насупленный форт.
Краснов чуть сдерживает размашистый шаг, читает знакомую надпись на покорябанной осколками стене форта: «Дейче, геденкет унзерер колонией» («Немцы, помните о своих колониях»). Короткая фраза. Сколько вложено ь нее! Угроза, спесь, желание разбередить души людей... Надписи этой лет, наверное, тридцать. Память Версальского договора...
А рядом — простенькая табличка: «Памятник старины». И вывеска: «Склад Текстильторга». Форт-музей. Форт-склад. Форт-памятник.
Капитан запаса улыбается и задумчиво идет дальше.
Вот она, бывшая улица, дальний уголок большого города. Слева — разровненные, обложенные по откосам яркими плитками дерна завалы. На них, трепеща от радости листьями, тянутся к небу юные деревца. Справа — четырехэтажная серая, облизанная жадным огнем коробка, аккуратно обрамленная со всех боков строительными лесами.
«Здесь ведет восстановление объекта бригада каменщиков Аркадия Шаронова, борющаяся за звание коллектива коммунистического труда»,— прочитал Краснов чуть смытую недавними дождями надпись на кумачовом транспаранте.
Он привык считать себя человеком житейски трезвым, успевшим с годами излечиться от романтики — этой, как ему казалось, неизбежной спутницы юности, и только юности. Ему недавно минуло тридцать пять, и за долгие годы командования сперва взводом, потом ротой он, обремененный нелегкой ответственностью за судьбы многих людей, представлял себя даже, пожалуй, не просто взрослым, а уже и пожилым. Нет, эта романтика вряд лн для него...
