Жизнь замечательных людей: Константин Павлович - Кучерская М.
Скачать (прямая ссылка):
Но что нам будущий государь? Наш герой государем никогда не станет. Так где же он? Неужто за книжками, твердит уроки? Нет, нет и нет. На день ангела отец и матушка преподнесли ему две замечательные коробки — два набора солдатиков, конных и пеших, со знаменами, алебардами, маленькими шашками в руках. А бабушка подарила крошечную сабельку в ножнах с чеканкой. Великий князь расставлял солдатиков на полу одной из просторных зал Зимнего дворца, сабельку привязывал к поясу —- и пошла писать губерния! Шагом марш! Обожавшему те же игрушки дедушке Петру III здравия желаем! Гонимому папиньке, Павлу Петровичу — привет! Ать-два! Солдатики не воевали, солдатики только учились, маршировали, держали равнение, застыва-
36
ли на холодном ветру плаца, как вкопанные. Воевать ни к чему, война портит войско, а войско у Константина Павловича было образцово-показательное. Тут-то и появлялся скучный Фридрих Цезаревич, неприятно подшучивал над главнокомандующим и его вышколенной армией, говорил про уроки, успехи, невежество — словом, отвлекал.
Константина Павловича посадили в один класс с Александром — и обрекли навсегда. Отныне он был при старшем. Год и семь с половиной месяцев для столь нежного возраста — разница изрядная, первоклашку заставляли учиться вместе с третьеклассником. Но не в том только заключалась беда — Александр был не просто старшим, Александр был вообще в другом роде, а до индивидуального подхода к ученику ни Локк, ни Руссо еще не додумались. Братья же разнились во всем.
Михаил Никитович Муравьев, преподаватель российской словесности, объяснял юным ученикам, что есть падежи, и велел им просклонять в тетради любое слово. Именительный. Кто? Селянин. Родительный. Кого? Селянина. Дательный. Кому? Селянину. Это выводит аккуратным полудевическим почерком Александр Павлович82. А рядом торопится краснощекий Константин Павлович, ему эти селяне были, понятно, смешны. Именительный. Кто? Солдат. Дательный. Кому? Солдату83... Вот кто, кому он был всю жизнь предан, вот кого только и любил по-настоящему, вот с кем не считался, но о ком вместе с тем и заботился — в меру своих представлений на этот счет. Однажды, когда Николай Салтыков, увещевая разбушевавшегося Константина, привел ему в пример августейшего старшего брата, Константин резко ответил: «Он царь, а я солдат, что мне перенимать у него?»84 Князь Долгорукий для забавы великих князей обучил военной экзерциции солдатских детей и привозил потешный отряд и в Петербург, и в Царское Село. Константин обожал это развлечение, но особенно счастлив бывал, когда его ставили в одну шеренгу с юными солдатами и учили маршировать наравне с ними85.
Вот в чем заключалась педагогическая ошибка законодательницы педагогических мод. Константина следовало учить иначе, чем Александра, в другом темпе, другим тоном, возможно, другим учителям и даже другим предметам. Между тем учителя были одни и те же — кроме Лагарпа и Муравьева у мальчиков в разное время экспериментальную физику преподавал академик В. Л. Крафт, биологию — известный путешественник, академик П. С. Паллас, математику и военное дело — штык-юнкер Ефим Войтяховский, а до этого
37
Шарль Массой. Одописец и грек Георгий Балдани обучал Константина премудростям греческой грамматики. Воспитателем великого князя в 1784 году был назначен Карл Иванович Остен-Сакен. Современники хором говорят о нем как о человеке сомнительных убеждений и нравственности, глупом, беспринципном, не способном внушить уважение не только строптивому Константину Павловичу, но и вообще, кажется, никому. Так что Сакен составил Салтыкову отличную компанию.
На уроках Лагарп, не скрываясь, делал ставку на будущего государя. Его отношения со старшим воспитанником складывались идиллически, Александр перед Лагарпом благоговел. Но даже он на уроках любимого, но слишком педантичного, суховатого учителя позевывал. Что уж говорить о порывистом и непоседливом младшем брате. Отчеты Лагарпа Салтыкову об успехах Константина — бесконечный, сдержанный хорошим воспитанием стон, диалог двух упрямств, одинокий и бессильный голос воистину вопиющего в пустыне, потому что кроме Лагарпа перечить Константину Павловичу никто не смел. Записки Лагарпа слишком красноречивы: «Меньшой в[еликий] кн[язь]* дошел только до умножения; затруднение, которое он испытывает при заучивании наизусть таблицы умножения, и отвращение ко всему, что останавливает его внимание на несколько минут сряду, составляют главную причину этого замедления...»
«В[еликий] к[нязь] имеет превосходное сердце, много прямоты, впечатлительности и природных дарований; он часто высказывает способность легко усваивать преподаваемое. Эти счастливые задатки дают, конечно, блестящие надежды; но напрасно было бы льстить себя ожиданием осуществления их, если не удастся обуздать в нем избыток живости, приучить его сосредотачивать внимание на известном предмете и победить его упрямство... Редко можно встретить молодых людей до такой степени живых, как в[еликий] к[нязь]; ни одной минуты покойной, всегда в движении; не замечая, куда идет и где ставит ногу, он непременно выпрыгнул бы из окошка, если бы за ним не следили».
